Шрифт:
Закладка:
Это последнее рассуждение показалось Волкодаву камешком в его огород, и венн ощутил, как на загривке незримо шевельнулась щетина. Что-то часто ему в последнее время указывали, как надо жить. От Матери Кендарат он готов был безропотно выслушать всё что угодно. Но от какого-то жреца, ещё ничем не доказавшего своё право на поучения?…
Он сунул руку в кошель и достал несколько больших серебряных монет – почти весь свой сегодняшний заработок.
– Возьми, – сказал он Никиле. – Я их покалечил, я и пожертвую в Дом Близнецов.
Никила с благодарным поклоном взял деньги. Когда же выпрямился, венн неожиданно разглядел в глазах молодого жреца озорные, весёлые искорки.
– Однако временами, – проговорил Никила, словно продолжая прерванную мысль, – временами мне начинает казаться, что воинский путь утверждения справедливости тоже не лишён преимуществ… Ибо не учат ли нас совместно Старший и Младший, что прежде, нежели вдохнуть в тело здоровье, следует истребить в нём болезнь?…
На другой день привычное место Эвриха за столом возле кухонной двери в «Сегванской зубатке» пустовало. Как объяснил Волкодаву учёный аррант, заработок заработком, но учёная беседа есть нечто, не измеряемое никакими деньгами. Сперва венн хотел отсоветовать ему ходить в лечебницу, ибо туда-то Сонморовы люди должны были непременно пожаловать… но потом подумал как следует – и промолчал. Если у него ещё не совсем отшибло чутьё, в «Зубатке» после неудавшегося ночного нападения должно было произойти что-нибудь необычное. Скажем, явятся десятка полтора головорезов и разом вытянут из-под плащей заряженные самострелы. Вот и думай, телохранитель, где безопасней быть «господину». Там, где тебе не подоспеть за него заступиться, или там, где в случае чего обоих запросто пришибут?…
Стоуму он ничего не стал говорить о засаде, и день начался как обычно. Стоило распахнуть двери – повалил народ, забегали служанки, потянуло из кухни добротным духом съестного. С Волкодавом здоровались, кое-кто доверительно сообщал ему, дескать, поставил немалые деньги, что его не выгонят и сегодня. Потом появился со своей спутницей Слепой Убица.
– Люди передают, – негромко проговорил он, остановившись около Волкодава, – будто троим парням, никем особо в этом городе не любимым, нынче ночью кто-то переломал руки и ноги. Говорят также, будто эти трое сегодня утром должны были опять прийти собирать мзду с бедных, беспомощных трюкачей, выступающих на торгу, но почему-то никто из них не явился…
Чернокожий усмехался. У него был вид человека, давно примирившегося с судьбой, но не упускающего возможности время от времени хотя бы скорчить ей рожу. Девушка, напротив, то и дело с тревогой оглядывалась на дверь.
– А я слышал, – сказал Волкодав, – будто в других трактирах камбалу готовят тоже неплохо. И вряд ли кто нынче придёт туда мстить за переломанные кости, добавил он про себя.
– Пошли, Дикерона, – взмолилась Поющий Цветок и благодарно посмотрела на венна. – Пойдём в другое место, прошу тебя…
– Иди, если охота, – упёрся мономатанец. – А мне и здесь хорошо.
Он безошибочно направился прямо к столу, куда его обычно сажал Стоум, и Волкодав про себя поразился, до чего уверенно двигался слепой человек. Он в который раз спросил себя, что сталось бы с ним самим, накрой его слепота. Поющий Цветок, чуть не плача, последовала за Дикероной. Девушка любила метателя ножей, в этом не могло быть никакого сомнения, и ради него полезла бы хоть в Бездонный Колодец, не то что на самострелы каких-то разбойников. К сожалению, добавить любимому малую толику благоразумия было свыше её сил…
Волкодав проводил их глазами – и вдруг обратил внимание, что на улице, по обыкновению полной любопытных зевак, неожиданно стало удивительно тихо. Так смолкают певчие птицы, щебечущие в лесу, когда на дерево опускается беркут. Волкодав сразу повернулся к двери, постаравшись сделать это спокойно и неторопливо. А потом вышел наружу, не обращая внимания на недоумённые возгласы посетителей трактира. Потому что рассмотрел человека, при виде которого затихал и расступался народ.
Ему было лет, наверное, пятьдесят, и ничего уж такого особенного он собою вроде не представлял: худощавый, седеющий, с небольшими усами на тонком смугловатом лице. И Тормар, и любой из побитых Волкодавом громил могли показаться внушительней. Но только на неопытный взгляд. Венн нутром ощутил: навстречу ему двигался воин по меньшей мере равный. По меньшей мере. То-то он шагал сквозь плотное людское скопище, как по чистому полю, и дело не в том, что человек по имени Икташ был правой рукой Сонмора и весь Кондар это знал…
Мыш, вылетевший в открытую дверь следом за венном, издал боевой клич и метнулся было к подходившему, но примерно на полдороге перевернулся в воздухе, словно налетев на невидимое препятствие. Взмыв на крышу трактира, зверёк с истошным криком запрыгал по пёстрой черепице. Словно желал о чём-то предупредить…
Волкодав вышел на середину улицы и стал ждать. Ждать со всем уважением, которое следовало оказать такому бойцу. Он ещё подумал о том, что всё-таки не ошибся и правильно сделал, оставив Эвриха у жрецов. Потом прекратил о чём-либо думать, разогнав прочь все лишние мысли и чувства. Некоторое время для него существовала только предстоявшая схватка. Потом исчезла и она, остался лишь солнечный свет, изливавшийся с небесных высот. Если кто-нибудь вторгнется в этот свет и попробует возмутить его плавное истечение, нарушение вселенского спокойствия надо будет исправить. А уж какой ценой, пусть определит мудрая Хозяйка Судеб…
Человек, способный, как и сам Волкодав, без большого труда раскидать всю служившую Сонмору мелкоту, подошёл к венну и остановился на удалении шага и вытянутой руки. Мать Кендарат когда-то называла это «расстоянием готовности духа». Придвинься чуть ближе и…
Они ничего не предпринимали, просто стояли молча и неподвижно. Но как-то так, что на улице постепенно затихли сперва возгласы, а потом и возбуждённые перешёптывания. Это вам не схватка записных забияк, сошедшихся выяснить, к Западному или Береговому концу должна принадлежать
