Доделавшая свои дела девушка была коварно сдёрнута мной со стульчака. Захватив обе её ладошки, я начал сдёргивать собственный ремень. Красноволосая тут же затеяла орать, от чего пришлось несильно стукнуть её лбом в лоб, слегка оглушив. Мне вот обеспокоенного криками начальства, пытающегося ползать по местным коридорам совсем не нужно. Связав ремнем руки владелице дирижабля, я аккуратно положил её набок в коридоре, убедившись, что спущенные шортики и трусы надежно блокируют движения длинных ног. Затем оставалось только воткнуть ей в рот найденную тут же не очень чистую тряпку.

— Так, полежи смирно, — посоветовал я упакованной особе, ныряя в туалетную кабинку с вопросом, — И что тут у нас?

А «у нас» оказалось богато, причем я не про телесные жидкости, тут же спущенные мной в свободный полёт посредством рычажка. Богато было — оружия. Под внешним ободом унитаза таилась стальная струна с парой деревяшек на концах — гаррота, моё почтение, но это было лишь начало. Из-под бачка был извлечён на свет уродливый как сама жизнь двуствольный обрез, а в самом бачке к крышке был прилеплен густо обмазанный чем-то жирным малюсенький револьвер, точь-в-точь как тот, что у меня уже имелся.

— Так-так-так…, — укоризненно гремел я всем найденным в руках, поглядывая на мычащую девушку. Угрызений совести она определенно не чувствовала, сверкая на меня глазами и гневно сопя.

— Полежи, я скоро вернусь.

Скорее всего, нормальные орки даже не могли обыскать дирижабль, просто не имея возможности пролезть по некоторым ходам. Зато это мог сделать я.

Обнаружилось в процессе экспресс обыска много чего разного. Коробки, коробочки, ларцы, даже небольшие сейфы, всё это было натыкано везде, где можно и нельзя. Под двумя узкими койками, рассчитанными на существ с меня размером, наблюдались целые сейфы с сотнями закрытых механическими кодами ячеек. Впрочем, меня это всё не интересовало совершенно. Чем бы красноволосая не занималась, это было её личным делом. А вот койки с тощими грязными подушками — совершенно другой вопрос. Тщательно обнюхав лежбища, я озадаченно почесал затылок, а затем вернулся к стреноженной голопопой красотке.

— Я тебя сейчас развяжу, — сообщил я ей благую весть. — Вернешься за штурвал. Попробуешь кричать или громко говорить — дам подзатыльник. Поняла? Хорошо.

Кричать действительно не стала. Лишь шмыгнула носом, натягивая назад шорты, а затем галопом помчалась на рабочее место, не сказав ни слова. Удовлетворенно кивнув самому себе, я снова лег в коридоре с револьвером на животе, уже точно уверенный, что мы с Теовальдом находимся на дирижабле контрабандистов. Это пока было лишь любопытной информацией, никак не влияя на нашу конечную точку назначения. Компас показывал, что слегка опороченная девица везет нас куда нужно, она сама после туалетного происшествия слегка замкнулась в себе, отчего я и занялся делом, требующим тщательного обдумывания — погрузился в самоанализ.

«Нетерпимость законника», что ты, мать твою, такое?

Так, стоит рассуждать последовательно. За пример возьму текущую ситуацию с безымянной зеленокожей девчонкой и её дирижаблем.

— Первое. Никто не скрывал, что девчонку с техникой взяли просто потому, что был издан указ хватать и технику, и пилотов. Проще говоря, несмотря на всё, что я только что увидел на воздушном корабле, невзирая на всю мою уверенность в том, что девчонка контрабандистка и нарушительница законов, на данный момент в моем видении ситуации она абсолютно невиновна. Раз.

— Второе. Затрандские власти, по словам того же Теовальда, изыскивающие все возможные средства бегства с Северной Валты. Легитимен ли учиненный этими орками грабёж? С моей точки зрения — нет. А с точки зрения законов Затранды? Да. И вот тут кроется первый дьявол-из-деталей. «Нетерпимость законника» должна, буквально-таки обязана подталкивать меня на исполнение законов страны текущего местоположения, но этого не происходит. Чхать я хочу на всю эту страну и на её законы.

— Третье, что еще сильнее проясняет и так уже прозрачную ситуацию. Теовальд Кринхальзер. Наниматель. Дипломат. Вор. Убийца невинного. Если бы «нетерпимость» работала так же, как и в Незервилле, то я должен был сломать ему руки и ноги. Как минимум. В любом случае, даже если подделка под его брата действительно была злонамеренным шпионом, она бы в моих глазах всё равно оставалась невинно пострадавшей. Однако, этого не происходит. Вместо этого я защищаю орка и беру у него за это деньги. «Нетерпимости законника» плевать.

Вывод? Мой «недостаток» работает как усилитель инерции на внутреннем моральном компасе. Если в Хайкорте я целиком и полностью был сосредоточен на исполнении местного закона (являясь шерифом!), то здесь и сейчас следовать законам, о которых не знаю и с которыми не согласен, я не собираюсь. Следовательно, «нетерпимость» просто раскачивает мою реакцию на наблюдаемые события. Если я нахожу эти события нарушениями своего внутреннего «закона», то ущербная механика заставляет меня реагировать. Исправлять. Компенсировать.

Синдром героя какой-то.

Всхлипывание отвлекло от мыслей. Полугоблинша за штурвалом окончательно расклеилась и теперь горько плакала, прислонившись плечиком к стене кабины. Глядя на неё, я почувствовал соблазн залезть в каюту к Теовальду и вдумчиво спросить орка, не знает ли он о городе, который где-то возник в мире чудесным образом. Дипломат определенно имеет ответ на этот вопрос хотя бы по территории Северной Валты. Затем, вне зависимости от ответа, я роняю орка с дирижабля, убирая ненужного свидетеля, а затем предлагаю красноголовой плаксе посетить другой континент. На её желтой птичке это будет быстро.

Что для меня важнее: деньги, которые не факт, что мне отдадут… или полёт из этих обреченных земель?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Интерлюдия

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда всё покатилось к демонам?

Вопрос без ответа. Не потому, что его нет, а потому, что события, лезущие из памяти, одно за другим претендуют на почетное стартовое место, пока она сидит здесь, в ожидании финиша. Серокожий лысый уродец с черными глазами, лежащий на полу со здоровенным револьвером на пузе — лишь финальная уродливая точка её бесконечно тупой жизни.

«Лоскутик! Соберись, кроха! Сколько можно ныть! У нас ржавчины хватает, знаешь ли».

Да, папа. Хватает. Проржавело всё. Ты мог бравировать сколько угодно, скалить зубы, хлопать её по заднице, но дочке всё равно было кристально ясно видно, что всё у них давным-давно ржавеет. Давно начало, до того, как «Солнышко» первый раз взлетела в воздух. Ты не пережил смерти мамы. А затем не пережил ножей трех ублюдков, когда решил навестить её могилу. А твоя малышка Сти, Стелла, Лоскуток… она теперь не переживёт мордоворотов в Энтигеле.

Гребаный