что он не воспринимает масштаб. Например, если опросить три разные группы жителей Канады, сколько они готовы пожертвовать, чтобы спасти две тысячи, двадцать тысяч, или двести тысяч птиц от смерти в нефтяном пятне, выяснится, что первая группа в среднем будет согласна заплатить семьдесят восемь, вторая — восемьдесят восемь, а третья — восемьдесят долларов. Практически одинаково, другими словами. Это называется «пренебрежение масштабом». Твой мозг представляет одну птичку, пойманную в ловушку масляного пятна, и именно эта картина определяет, сколько ты заплатишь. Но никто не может вообразить даже две тысячи чего угодно, поэтому все числа отправляются прямиком в утиль. А теперь подумай о сотнях триллионов разумных растений с учётом этой предвзятости, и ты поймёшь, что это возможно в тысячу раз более важно, чем всё человечество вместе взятое... Ох, слава Азатоту, здесь написано, что лишь мандрагоры способны разговаривать, и говорят они на обычном человеческом языке. Про заклинания, которые позволяют разговаривать вообще с любым растением, здесь ничего не сказано...

— Вчера утром за завтраком ко мне подошёл Рон, — сказала Гермиона. Теперь её голос звучал чуточку тише, немного печально, и даже, возможно, слегка испуганно. — Он сказал, что пришёл в ужас, когда увидел, как я тебя поцеловала. Что твои слова, после того как ты подвергся воздействию дементора, должны были показать мне, как много в тебе зла. И что если я собираюсь стать приспешником Тёмного волшебника, то он уже не уверен, хочет ли он и дальше быть в моей армии.

Гарри перестал листать страницы. Похоже, его мозг, несмотря на все свои абстрактные знания, на эмоциональном уровне по-прежнему был не в состоянии правильно оценить масштабы происходящего, поскольку он насильно переключил внимание Гарри с триллионов потенциально разумных травинок, которые, возможно, страдают и умирают прямо сейчас, на единственного человека, который оказался ему ближе и дороже.

— Рон — самая большая задница в мире, — произнёс Гарри. — И в газетах об этом не пишут только потому, что это ни для кого не секрет. Сколько ты сломала ему рук и ног, после того как выгнала?

— Я пыталась объяснить ему, что ничего подобного не происходит, и что ты совсем не такой, но, похоже, он после этого стал даже большей... таким, как ты сказал.

— Да, бывает, — сказал Гарри. Удивительно, но он не смог как следует разозлиться на капитана Уизли. Видимо, беспокойство за Гермиону перевешивало сейчас остальные чувства. — Чем больше ты пытаешься оправдаться перед такими людьми, тем больше они уверяются в своём праве судить тебя. Ты как бы показываешь, что согласна с этим. Стоит однажды дать кому-нибудь такую власть над собой, и они будут пользоваться ею всё больше и больше.

Это был один из уроков Драко Малфоя, который Гарри счёл очень полезным. К тем, кто оправдывается, придираются по каждому мелкому поводу, и на все эти придирки ответить невозможно. Но если сразу же дать всем понять, что ты выше толпы и социальных условностей, большую часть твоих промахов никто не заметит.

— Поэтому когда за обедом ко мне подошёл Рон, и сказал, чтобы я держался от тебя подальше, я опустил руку к самому полу, и ответил: «Видишь, как высоко я держу руку? Чтобы говорить со мной, твой интеллект должен быть, как минимум, столь же высок.» Затем он обвинил меня в, цитирую, засасывании тебя во тьму, на что я сложил губы трубочкой и издал звук «йес-с-с-с-суп». Потом он ещё что-то лопотал, так что я применил заклинание Квиетус. Вряд ли он ещё когда-нибудь возьмётся читать мне мораль.

— Я понимаю, почему ты так поступил, — сказала Гермиона натянутым голосом. — Я тоже хотела сказать, чтобы он отвалил, и всё же я жалею о твоём поступке, Гарри, потому что этим ты очень усложнил мне жизнь!

Гарри вновь оторвался от «Коварства растений» — такими темпами, ему вряд ли вообще удастся что-нибудь прочитать. Он посмотрел на Гермиону — та продолжала читать какую-то книгу, не глядя в его сторону. Будто не замечая его пристального взгляда, она перевернула ещё одну страницу.

— Я думаю у тебя в корне неверный подход к данной проблеме, ты вообще не должна пытаться обороняться, — сказал Гарри. — Я правда так думаю. Ты та, кто ты есть. Твои друзья те, кого ты сама выбираешь. А если до тебя кто-то докапывается, скажи ему, чтобы шёл лесом.

Гермиона лишь покачала головой и перевернула ещё одну страницу.

— Вариант номер два, — продолжил Гарри, — подойди к Фреду с Джорджем и попроси их поговорить с их заблудшим младшим братом, эти двое — по-настоящему хорошие парни...

— Дело не только в Роне, — почти шёпотом, ответила Гермиона. — Так говорят многие, Гарри. Даже Мэнди смотрит на меня с тревогой, когда думает, что я не замечу. Смешно, правда? Я беспокоюсь, что профессор Квиррелл затягивает тебя во тьму, а теперь люди предостерегают меня о том же, о чём я пытаюсь предостеречь тебя.

— Н-да, — сказал Гарри. — Это не помогает тебе с бо́льшим оптимизмом смотреть на моё общение с профессором Квирреллом?

— Если коротко — нет.

Молчание длилось довольно долго. Гермиона перевернула ещё одну страницу, а когда она заговорила, её голос опустился до шёпота:

— А, а Падма рассказывает всем подряд, что раз я не могу использовать заклинание П-Патронуса, значит я лишь п-притворяюсь х-хорошей...

— Да она сама даже не попыталась! — возмущённо воскликнул Гарри. — Если бы ты взаправду была Тёмной ведьмой, которая притворяется доброй, ты бы не стала и пытаться вызвать патронуса перед всеми. Или они считают тебя совсем дурой?

Гермиона слабо улыбнулась, и несколько раз моргнула.

— Эй, это мне нужно волноваться, ведь я на самом деле могу стать злодеем. В твоём же случае, наихудший сценарий заключается в том, что люди будут думать, что ты хуже, чем ты есть на самом деле. Это смертельно? В смысле, так ли уж это плохо?

Гермиона нахмурилась, но всё же кивнула.

— Смотри, Гермиона... Если тебя так сильно волнует мнение других людей, и ты чувствуешь себя несчастной всякий раз, когда их представления о тебе не совпадают