Шрифт:
Закладка:
Я бы и рад… До этого у меня просто не было нормального противника или соперника в тренировках. В одиночку, просто махая мечом и повторяя, ничего толком не добьешься. Редкие советы учителя Ширубы, легкие спарринги на «Чаепитии», этого было слишком мало.
Совет Капитана был по сути и в самую точку. Я собирался принять его мудрость, не кочевряжась, как очередной молодой пацан «знающий лучше».
Даже не смотря на горячее желание сосредоточиться на Кидо и стать «волшебником». Таланты, к сожалению, не то, что мы можем выбирать. И я талантлив в мече, а не в Магии Демонов. Ту я брал чистым упорством и любовью к Пути.
- Вы мне поможете, Капитан Сугимото?
- Разумеется. Фехтование и Шикай, по мере восстановления реацу, так и будем тебя тренировать. Я заставлю тебя освоить свой Шикай в полной мере за неделю, будь уверен... Только погоди пару минут, я покурю.
Старик засуетился, залезая за пазуху за трубкой и табаком.
Чем сразу потерял весь умудренный вид и атмосферу. Мысль о новой дозе дыма сейчас заняла его куда больше моих тренировок.
Тлеет огонек в трубке, Капитан пыхтит, довольно причмокивая губами. Полигон наполнился ужасным запахом жженого табака. Заставляет меня ждать и нюхать все это.
Вот почему я не курю… Совсем не круто.
***
Говорят, что члены Совета не могут встречаться ни с кем, пока находятся в священном подземом актовом зале. Живут они тоже изолированно.
Никаких личных встреч.
Но, как всегда для людей, имеющих силу и власть, к любому закону можно приписать поправку – если очень хочется, то можно.
В любом из миров… Кроме того, где Судья Дред отстрелит яйца за попавший мимо урны бычок.
Мои глаза закрыты повязкой. Тишина, я слышу эхо шагов от стен и потолка, мы идем по коридору.
- Можете снять повязку, - мягкий голос Омницукидо рядом.
Я опускаю ее и вижу коридор с легким освещением Кидо. Мы глубоко-глубоко под землей. Под слоями камня и почвы, под слоями барьеров. Я не чувствую Сейретея, совсем.
Меня ведет человек в форме Омницукидо, он полностью закрыт. Но я знаю его глаза. Человек, решающий темные вопросы Советника Окикиба.
Ниндзя остановился, коснулся стены коридора и та оказалась скрытой дверью. Он пригласительно склонился, приглашая меня войти. Я зашел, слыша, как дверь закрылась за спиной. Он не пошел за мной.
Маленький зал с одним освещенным круглым столом в центре, посреди большого и темного неиспользованного пространства.
Два стула с высокими спинками, шар на столе, освещающий немногим больше, чем круг в пару метров. И человек, сидящий напротив входа, скрестивший пальцы перед лицом.
Мужчина лет тридцати на вид. Он худой и подтянутый, с небольшой, аккуратной бородкой на угловатых линиях челюсти. Красивое лицо, которое портит отсутствие эмоций.
Прическа небрежна, без особого стиля. Цвет отличается странной сединой в насыщенных каштановых волосах. Фамильной сединой.
Острые глаза, холодные и жестокие, никакая теплота медового цвета не может скрыть безжалостности разума, скрытого за ними.
Глаза, очень похожие на мои. Потому что я унаследовал их, но не такое выражение. Я ненавидел эти глаза так сильно, что редко смотрел в зеркало какое-то время…
Мужчина поднял взгляд на меня, пригласительно повел ладонью на стул напротив. Молча.
Мои шаги гулко отзываются в пустоте зала. Я подошел, сел, скрестил руки на груди. Тоже молча.
Без зампакто ощущаю себя неуютно. Особенно перед взглядом этих глаз. Мы вдвоем за освещенным столом, все вокруг теряется в темноте, будто ничего больше не существует.
О, как я скучал по ощущению жуткого давления авторитетом этого человека. Нет. Не скучал.
Упрямо встретив его взгляд своим, приятно, насквозь фальшиво улыбаюсь. Как учил.
- Привет, папа.
Глава семьдесят шесть. Отец и сын.
Окикиба Ичиро одет в светлые одежды, контрастирующие на фоне темноты зала и делающие его лицо бледнее.
Глаза отца похожи на застывший льдом мёд, когда он оглядывает мое лицо.
Я знаю, что он делает. Раскладывает в голове по полочкам каждую черту, мимику, тон голоса… И совершенно не чувствует неловкости, из-за того, что заставляет меня ждать ответа на приветствие.
Большинство людей сразу отвечают на приветствие. Окикиба Ичиро не большинство людей. Ему нравится, чтобы перед ним ерзали, испытывали неловкость, давали карты в руки, порожденные расшатанной эмоциональностью.
Наконец, он насмотрелся. Опустил руки на стол, улыбкой показывает приятное и спокойное выражение лица.
- Так удивительно, - начал он говорить спокойным, уверенным, отлично поставленным голосом. – Не видеть в твоих глазах желания убить меня, сын.
- Не понимаю, о чем ты, - тут же отвечаю.
Он лишь чуть шире улыбнулся на миг, словно забавляясь детской ложью.
- В тебе всегда тлела эта… - шевелит пальцами, подбирая выражение. - Злость на меня. Уверен, что если бы прямо в эту секунду появился убийца и вонзил нож мне в сердце – ты бы тут же ухватился за рукоять.
Отец прикрыл холодные глаза, сделав улыбку более искренней, теплой. Но слова, что льются из его уст еще более холодные.
- …разумеется, чтобы провернуть лезвие в моем сердце. По крайней мере, раньше.
Я кивнул, отвечая:
- Конечно, сейчас я бы так не сделал. Это было бы очень невежливо.
Ичиро открыл глаза, будто бы с предвкушением ожидая, что я скажу. И я не разочаровал. Глядя прямо ему в глаза, говорю так же холодно и безжалостно, как он.
- Сейчас я бы показал воспитание. Сначала поблагодарил убийцу. Снес ему голову за такую наглость. И только потом провернул бы клинок в твоем сердце, мой дорогой отец. Дважды, для верности.
Молчание висит между нами. Уголки губ Ичиро дернулись, он издает смешок, потом второй, из его рта льется негромкий, размеренный смех!
Смех почти невыразительный, не теряющий зрительного контакта, холодный и будто бы тоже рассчитанный посекундно.
Я никогда не слышал его смеха и не видел отца смеющимся. Никогда, ни разу.
Услышав это впервые, я ощутил, как по позвоночнику ползут мурашки, медленно, снизу-вверх, от поясницы до загривка. Еле сдержал желание передернуться.
Это не был страх, просто неприятный, жуткий смех.
Я давно утратил иррациональный страх перед Ичиро. Я знал его, причины страха. Так же знал самого Ичиро, его повадки, как он думает, как он манипулирует. Хотя бы примерно.
Люди не боятся того,
