2010 г.

Предтеча дьявола

Пролог

Я вырос в Киеве. И как только начал ходить в школу, мама повела меня на Старое Лукьяновское кладбище, на могилу моей прабабушки Феклы Дмитриевны.

Проходя мимо Бабьего Яра, она сказала мне: «А ведь здесь могла лежать и я…»

В то сентябрьское утро 1941 года она провожала своих школьных подруг-евреек, которые с родителями, колонной, шли к Бабьему Яру. В районе Львовской площади сопровождавший колонну конвоир-немец спросил у моей матери: «Юден?»

Мать сказала: «Нет, русская». Немец выдернул ее из колонны и пихнул в спину: «Weg! Уходи!»

Так моя мама чудом не разделила страшную судьбу своих школьных подруг. Ее и моей бабушки час пробил позже, когда их — русских и украинцев — загнали в телятники и отправили в фашистское рабство в Германию, а деда-подпольщика расстреляли. В Бабьем Яру были расстреляны не только евреи. Здесь потом сложили голову более 25 тысяч военнопленных, подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, цыган, здесь расстреляли троих игроков футбольной команды «Динамо» — участников так называемого «Матча смерти». Приведу всего один рассказ очевидца, немца, военнослужащего СС шофера Хефера. По приказу своего начальника он поехал в Бабий Яр, чтобы отвезти на склад вещи расстрелянных евреев.

«Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной… Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже расстрелянных… Это происходило очень быстро.

Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежащему в затылок… Спускавшиеся в овраг были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными… В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум.

С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров… Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно. Выстрелов в овраге не было слышно… Из города прибывали все новые массы людей и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их просто переселяют».

Забыть об этом, память отрубив, думаю, что человечество никогда не сможет! Но приходится констатировать — рецидивы прошлого в наши дни во многих странах гулким эхом звучат все чаще и чаще…

Коричневая чума не канула в Лету, как казалось некогда в эйфории Великой Победы, — она в ряде стран вновь поднимает голову. Нужно новое, твердое слово в борьбе со всем этим злом — подобное тому, что сказал почти 70 лет назад германскому фашизму Международный Нюрнбергский военный трибунал.

Работая над книгой «Нюрнбергский набат», я не раз ездил в Нюрнберг, с головой погрузился в документы, архивы, воспоминания, бесчисленные истории, которые мне рассказывали участники процесса, — многие из которых непосредственно допрашивали и общались с ближайшими сподвижниками Гитлера. Впечатлений было так много, что мне в какой-то момент уже ничего не стоило представить себя участником Главного процесса человечества. Так живо я все ощущал, ясно видел и представлял…

Центр Нюрнберга был размолот авиацией союзников в пыль и прах. Больше всего он походил на средневековую гравюру, изображающую страшный мор или чуму. В некоторых районах ясно чувствовался трупный запах из неразобранных развалин. Среди гор из камней и искореженного железа бесцельно бродили голодные немцы с опущенными глазами с чемоданами и тюками в руках. Огромные очереди тянулись к полевым кухням и за водой. Большей частью это были доведенные до отчаяния женщины с детьми и старики, немецкие мужчины либо лежали в бесчисленных могилах, разбросанных во всех концах света, либо сидели в лагерях для военнопленных, не зная, что их ждет впереди, либо скрывались в лесах и подвалах в надежде сохранить жизнь. Мимо стихийных толкучек, вдруг возникавших на свободных пятачках, где продавали все, что можно продать, на машинах проносились вооруженные лихие американские патрули…

Каким-то чудом сохранился в целости и сохранности лишь Дворец правосудия, в котором и проходил процесс.

Внутри старинный дворец, отделенный от улицы железной оградой, совершенно напоминал какой-нибудь гигантский офис — бесконечные коридоры со стенами из холодного серого камня и бесчисленные двери кабинетов по обе стороны.

По коридорам сновало множество людей с бумагами, папками, тяжелыми портфелями. Только, в отличие от обычного гражданского учреждения, здесь было много военных в мундирах разных стран и американских солдат из «МР» — военной полиции. И особое своеобразие этой толпе придавали молодые мужчины с носилками, метлами, кистями, одетые в зеленовато-коричневые маскировочные комбинезоны, на спинах у которых желтой краской было крупно выведено — PW. На английском это означало сокращение от слова военнопленный. Американская администрация широко использовала для подготовки дворца к суду пленных эсэсовцев.

Надо сказать, американцы не поскупились на траты: армия прислала целый полк для обеспечения работы трибунала — шоферов, шифровальщиков, телефонистов, копировальщиков, охранников. Во дворце открыли пункт почтовой и телефонной международной связи, пункт обмена валют, ателье по ремонту и пошиву одежды, парикмахерскую, несколько баров и даже ночной клуб. Американцы не желали отказывать себе ни в каких удобствах и радостях жизни.

Советская делегация занимала отдельную секцию, при входе в которую была внушительная табличка с надписью «Делегация СССР».

Вечером, после бесконечных допросов и изучения гор документов, наши следователи пробирались сквозь строительные леса и кучи мусора в свои номера на единственном только что отремонтированном этаже «Гранд-отеля» и валились на кровати, чтобы перевести дух.

А однажды, после чтения допросов Риббентропа, когда тот заявил, что Гитлер не изнасиловал немецкий народ, а совратил его и развратил, как мужчина совращает и развращает женщину, я вдруг задумался о том, что у Гитлера ведь были предшественники, идеологи и учителя. Занявшись их поиском, я наткнулся на очень любопытные вещи. Но так как Нюрнберг был всегда со мной, я подумал, что очень любопытно было бы поговорить с этими людьми виртуально — там, во время процесса, на котором человечеству открывались чудовищные итоги эпохи торжества нацистов.

И вот тогда я и придумал историю. Историю, которая, в частности впитала в себя многое из того, что было мне поведано теми, кто жил тогда и работал в Нюрнберге. Так появился у меня в произведении наш молодой переводчик,