мой. Пять лет – не особо долгое время, с точки зрения такого старика, как я. И если позволите, я дам вам совет. Сократите свою неакадемическую деятельность. Не утомляйте себя без необходимости. Не стоит так серьезно воспринимать некоторые вещи. Что за чудесные строки были у Йейтса:

«Живи, – она просила, – легко, как лист растет».

Но я был глуп и молод – сам знал все наперед[86].

Я уверен, ваша очаровательная жена поддержит это. Не нагружайте себя так сильно, от этого зависит ваше здоровье. И ваше будущее, осмелюсь сказать… В какой-то мере вы сами себе – злейший враг.

«Однако я всего лишь метафорический враг себе, – подумал Пран. – И то, что я стоял на своем, принесло мне настоящую вражду со стороны грозного профессора Мишры».

Но был или не был опасен для него профессор Мишра в вопросе обретения Праном должности доцента теперь, когда Пран завоевал его ненависть?

«О чем думает профессор Мишра?» – размышлял Пран.

Он представил себе примерное течение его мысли:

«Не следовало приглашать этого наглого молодого лектора участвовать в программной комиссии. Однако сожалеть теперь уже слишком поздно. Но по крайней мере, присутствуя здесь, он хотя бы не причиняет вреда, к примеру, в приемной комиссии. Там доктор Капур мог бы выдвинуть всевозможные возражения против тех студентов, которых я хотел бы зачислить, если бы они не были приняты на основе заслуг. Что до отборочной комиссии по вакансии доцента, я должен как-то подготовиться, прежде чем позволю…»

Однако больше никаких ключей к разгадке принципа работы этого загадочного интеллекта у Прана не было. В этот момент пути коллег разошлись, и они, выразив взаимное уважение, расстались и направились каждый восвояси.

1.18

Минакши, жена Аруна, изнемогала от скуки и потому решила послать за дочерью. Выглядела Апарна даже красивее обычного – круглое белое личико, обрамленное черными волосами, изумительные глаза – пронзительные, как у матери. Минакши дважды нажала на электрический зуммер (сигнал для вызова дочкиной айи)[87] – и покосилась на книгу, лежащую у нее на коленях. Это был роман «Будденброки» Томаса Манна[88], неописуемо, невообразимо скучный. Она не могла заставить себя пролистать еще хоть пять страниц. Арун, который в основном восхищался женой, имел досадную привычку подбрасывать ей время от времени книгу «для интеллектуального развития», и Минакши было не избавиться от ощущения, что его якобы советы больше смахивают на утонченные приказы.

– Чудесная книга, – сказал однажды вечером Арун, смеясь в окружении на редкость легкомысленной толпы, с которой они смешались и которую, как была уверена Минакши, «Будденброки» или еще какая-то створожившаяся немецкая кислятина интересовали еще меньше, чем саму Минакши. – …Я читал эту чудесную книгу Манна, а теперь вот Минакши приобщаю…

Кое-кто из присутствующих, особенно томный Билли Ирани, на мгновенье перевел удивленный взгляд с Аруна на Минакши, а затем разговор перетек к служебным делам, светской жизни, скачкам, танцам, гольфу, «Калькуттскому клубу», жалобам на «этих чертовых политиков» или «этих пустоголовых бюрократов», и о Томасе Манне совершенно забыли. Но Минакши теперь чувствовала себя обязанной прочитать достаточную часть романа, чтобы ознакомиться с ее содержанием, и, кажется, Арун был рад видеть эту книгу у нее в руках.

Минакши думала, какой Арун чудесный и как же приятно жить с ним здесь, в красивой квартире в Санни-Парке, недалеко от дома ее отца на Баллиганджской кольцевой дороге. И к чему им все эти яростные ссоры? Арун был невероятно вспыльчив и ревнив, и ей достаточно было томно взглянуть на томного Билли, чтобы Арун начал тлеть где-то глубоко внутри. Она думала, как чудесно бы было придержать этот мужнин огонь, чтобы он вспыхнул позже – в постели, но это не всегда срабатывало, как планировалось. Частенько Арун впадал в мрачную угрюмость, перегорал и становился совершенно непригоден для любовных утех. У Билли Ирани была девушка Ширин, но это абсолютно не волновало Аруна, который подозревал (и небезосновательно), что Минакши испытывает непроизвольное плотское влечение к его другу. Ширин, в свою очередь, время от времени вздыхала между коктейлями и сетовала, что Билли неисправим.

Когда в ответ на звук зуммера прибыла айя, Минакши сказала на ломаном хинди:

– Детка лао!

Престарелая айя, не отличавшаяся быстротой реакции, заторможенно повернулась со скрипом, чтобы исполнить приказ хозяйки. Принесли Апарну. Девочка была только-только после дневного сна. Она зевнула, когда ее поставили перед матерью, и потерла кулачками глаза.

– Мамочка! – сказала Апарна по-английски. – Я хочу спать, а Мириам разбудила меня.

Айя Мириам не понимала по-английски, но, услышав свое имя, беззубо и добродушно усмехнулась ребенку.

– Я знаю, куколка моя драгоценная, – сказала Минакши. – Но маме было нужно тебя увидеть, ей было так скучно. Иди сюда и покажись-ка со всех сторон!

Апарна была одета в лиловое пышное платье с воланчиками и выглядела, по мнению ее матери, непростительно прелестно. Минакши скосила глаза в сторону зеркала на туалетном столике и с радостью отметила, какая же они восхитительная парочка – мама и дочка.

– Ты такая хорошенькая, – сказала она Апарне, – что, пожалуй, заведу-ка я себе целую коллекцию маленьких девочек: Апарна, Бибека, Чарулата и…

Взгляд Апарны заставил ее прикусить язык.

– Если в этом доме появится другой ребенок, – заявила Апарна, – я выброшу его прямо в корзину для бумаг.

– О! – сказала Минакши, потрясенная, и даже не слегка.

Окруженная со всех сторон столькими своевольными личностями, Апарна довольно рано развила весьма богатый словарный запас. Трехлеткам не положено так четко изъясняться, да еще и условными конструкциями.

Минакши взглянула на Апарну и вздохнула:

– Ты потрясающий ребенок! А теперь выпей молочка, – сказала она, а затем обратилась к айе: – Дудх лао. Эк дум!

И Мириам заскрипела за стаканом молока для малышки.

Почему-то медленно удаляющаяся спина айи раздражала Минакши, и она подумала: «Нам и в самом деле нужно заменить Б. К. Абсолютно бесполезная рухлядь».

«Б. К.» – так они с Аруном частенько называли престарелую няньку. Минакши с удовольствием смеялась, вспоминая тот случай за завтраком, когда Арун оторвался от кроссворда в «Стейтсмене», чтобы сказать:

– Ох, прогони эту беззубую каргу из комнаты. Она весь аппетит отбивает.

С тех пор Мириам стала «Б. К.».

«Жизнь с Аруном полна подобных внезапных, восхитительных моментов, – подумала Минакши. – Если бы так было всегда…»

Беда в том, что ей приходилось вести хозяйство, а она это терпеть не могла. Раньше за нее все делала старшая дочь господина судьи Чаттерджи. И теперь она постигала, насколько сложно хозяйствовать самостоятельно. Управлять челядью (айя, слуга-повар, подметальщик и садовник, работающие неполный день. Шофером, который числился в штате компании,