— Вы серьезно? — скривилась Милана, — Врачи посоветовали мне сдать сына в интернат.

— Ладно, вы не любите врачей, я поняла. Так все же, Милана, когда наступил срыв?

Милана дернулась, как будто ее ударило током.

— Что, простите? — она даже встала с дивана.

— Срыв, приступ агрессии.

— А где-то в документах указано, что у него был приступ агрессии?

— Но его же отправили на лечение от приступа агрессии, так указано в вашей карте.

— Да разуйте же вы глаза, ради Бога. Не было никакого срыва, ни у нашего мальчика, ни у других большеголовых людей. Приступов агрессии нет и никогда не было. Они безнаказанно забирают наших детей. Они отобрали моего ребенка.

Зоя сидела в полном смущении, она совершенно не знала, что ответить на эти слова полные страдания. Сказать, что это ошибка, что она во всем разберется.

— Вы, наверное, — нерешительно предположила девушка, — подумали, что раз я дочь министра, я смогу вернуть ребенка. Но ведь на каком-то основании его забрали у вас.

Милана налила себе стакан воды, и, отпив глоток, молча вертела его в руках пару минут, за которые Зоя успела раз десять себя проклясть, что пришла к ней.

— Я помню тот день так хорошо, как будто он еще не закончился, — наконец сказала хозяйка дома, глядя Зое прямо в глаза, как будто пыталась отыскать там совесть ее отца. — К нам домой пришла внеплановая комиссия. Мы к ним привыкли, эти улыбающиеся змеи в белых халатах наши самые частые гости. Но в этот раз все было как-то не так. Я сердцем почувствовала что-то неладное. Они пришли раньше, чем положено на две недели, их было пятеро, обычно ходят по двое. Мне, конечно надо было соврать… все что угодно, что Марек заболел, что его нет, что у нас дома бешеная лиса, и мы не можем ее поймать. Но я отмахнулась тогда от интуиции, поспешила позвать Роберта, он был у себя в кабинете на втором этаже.

Комиссии я велела ждать в коридоре, но врачам же нет указа, они чувствуют себя хозяевами в наших домах. Когда я вернулась, они уже беседовали с Мареком. Роберт прервал их и спросил, почему они пришли к нам без предупреждения, у нас тоже есть личная жизнь и планы. Один врач, такой щупленький, совсем молодой, чуть старше вас, спросил, какие же у нас планы.

Роберт проигнорировал этот вопрос, и еще раз попросил указать причину их присутствия в нашем доме. Одна из них, Карла Геркен, врачиха… врачиха слишком грубо, конечно, но как еще можно назвать некомпетентную бабу, с трудом закончившую мединститут. Так вот, эта Геркен попросила нас не дергаться, к ним поступил сигнал о жестоком обращении с ребенком.

Да, наш сын очень умен, но он еще наивен, как любой ребенок. Они расспрашивали его о знаниях, которые у него есть. И он с гордостью им отвечал. Комиссия даже не обвиняла нас в том, что мы давали ребенку информацию, врачи прекрасно знали, что гидроцефалы учатся самостоятельно. По тесту Эрзенцгарха Мареку поставили пред пиковое состояние и то, что он нуждается в немедленной госпитализации. Знаете, что это за тест? Новинка этого года. Он определяет, насколько гидроцефал близок к срыву, соотношение количества уже имеющейся информации и предполагаемого предела. «Вам нужно было лучше заботиться о своем ребенке, теперь заботиться о нем будем мы, буквально выхаживать его». Это слова одной дуры из комиссии. Представляете, какое ехидство, он сказала «выхаживать», как будто у него истощение. И какая невероятная жестокость. Они знают, что тест Эрзенцгарха всего лишь инструмент, чтобы обосновать вседозволенность, но они калечат нам жизни и смеются прямо в лицо.

***

Зоя вышла от Миланы Бабель с очень тяжелым сердцем и списком контактов, семей, потерявших своих близких в результате врачебных комиссий. Она не ездила по каждому из адресов, лишь звонила с одним единственным вопросом. Считают ли они, что их сына, дочь или брата отправили на лечение необоснованно. И каждый раз она слышала о произволе, о здоровых умных детях, о тесте Эрзенцгарха. Если раньше требовались провокации, чтобы забрать человека в лечебное учреждение, то сейчас достаточно провести тест, чтобы определить степень его близость к приступу агрессии. Взрослые гидроцефалы, почти уже все были в лечебницах, или как они называли их гетто, теперь дошла очередь до детей.

Профилактическое тестирование одного за другим отправляло их в больницы.

Глава 15

Зал заседаний по пятницам был полон, как муравейник, существенным отличием было лишь, что муравьи суетились по делу, а человекоборцы праздно болтались по помещению в ожидании собрания. Ожиданием они совершенно не томились. Поскольку все были молоды, полны обаяния и дружелюбия, то эта часть времени перед собранием, проводимая в непринужденном общении, была одной лучших во всем мероприятии.

Хотя разделение на группы не приветствовалось этикой партии, но ее члены все равно так или иначе на них разбивались и кучковались каждый со «своими», для приличия курсируя иногда мимо «чужих», чтобы переброситься парой светских фраз.

Казалось бы, Всеслав, который как раз и был законодателем этой самой этики, должен был вроде как показывать пример и по-дружески беседовать со всей этой разношерстной публикой. Но он плевать хотел на всех и делал то, что ему нравилось, хотя скажи ему, кто об этом, он бы искренне удивился и не поверил. Он не был высокомерным или слишком гордым, чтобы не общаться со своим электоратом, просто ему это было не интересно.

Но, несмотря на свой практически не скрываемый эгоизм, Всеслав был объектом обожания и восхищения, и находиться в его пантеоне было желанием каждого в Зале Заседаний. Именно поэтому любая его улыбка или лишняя фраза, кинутая кому-то из рядовых членов партии, обсуждалась неделю после собрания.

Можно ли сомневаться, что появление Зои Авлот, вызвало просто шквал эмоций, комментариев и сплетен.

Всеслав с Адамом стояли немного в стороне от остальных, обсуждая провальный митинг феминисток. Адам был довольно увлечен разговором, так как он терпеть не мог их лидера Паулину Доронину. Фрау Паулина, как он называл ее, была довольно грубой и напористой девушкой двадцати шести лет. Довольно мужеподобная фигура и милое женственное лицо настолько путали Адама, что он никак не мог понять — кто она, глупая курица, лесбиянка или политик. Несмотря на свой возраст, Доронина была очень популярна, и ее голос имел свой вес даже в серьезных организациях. Она привлекала всех не только широкими плечами, а в основном прямотой и неоспоримой логикой. Сами феминистки