довольно правдоподобной истерике.

— Расскажи мне о том, кто напал на Адама около Центральной Библиотеки.

— Напал на Адама? — глаза Мясника неподдельно округлились от неожиданности, по всей видимости, он не предвидел такого вопроса. — Причем тут это?

— Вообще не причем. Мне интересно, ты сам решил поискать дневник в карманах у моего друга, или слил инфу взамен на что-то весомое?

— Всеслав, Всеслав, золотой мой, ну между нами всякое было, даже вот эта акция не удалась, но я бы Адама никогда не подставил. Адам, ну ты хоть, понимаешь, что это чушь какая-то, — Мясник обратился к Адаму, будто к рассудку и совести, но совесть молчала.

— Родик, я знаю точно, что ты причастен к нападению на Адама, и я не до конца уверен, хотел ты его убить или оглушить.

— Ну что за глупости, если бы Адама кто-то хотел убить… слава Богу, он просто попал в больницу.

— Предлагаю эксперимент, я ударю тебя ломом по башке, и мы посмотрим — просто это или нет.

Мясник понимал, что бить его никто не будет, но глядя на жестокую серость, заполнившую глаза Всеслава, на спокойствие, с каким он задавал эти неприятные вопросы, ему становилось все страшнее.

— Я лишь сказал, высказал облечение, что с Адамом на данный момент все хорошо и он здоров. Но я не имею ничего общего с этим инцидентом, хотя я понимаю, насколько ты расстроен, хочешь мести.

— Ты мой личный психолог? — прервал его Всеслав. — Я прекрасно знаю без тебя, чего я хочу.

Он приблизился вплотную к лицу Мясника, так, что тот при желании мог его поцеловать.

— Родик, — чеканя каждое слово, спросил он, — кто напал на Адама?

— Я не знаю, не знаю.

Эти слова он повторял до тех пор, пока Всеслав и Виктор тащил его к обрыву. Когда он висел головой вниз его «не знаю» достигло апогея истеричности, с которым можно было выкрикивать эту мантру.

— Родик, ты тяжелый, наверно много ешь и мало двигаешься. Лучше перестань брыкаться и расскажи все. Мы будем держать тебя до тех пор, пока ты не расколешься. И если ты упадешь, это будет твоя вина.

Мясник в диком ужасе висел над живописным обрывом, всей массой своего тела пытаясь устремиться вниз. Всеслав со спокойствием сотрудника НКВД допрашивал его, держа за одну ногу, в другую — насмерть вцепился ничего непонимающий Виктор, молясь, чтобы Мясник не упал. Адам застыл в оцепенение.

— Подними меня, Всеслав, только аккуратно, аккуратно, черт тебя дери.

— Кто напал на Адама?

— Это не я, это не мои люди.

— Кто?

— Я не знаю.

— Я сейчас начну раскачивать тебя, чтобы тебе лучше думалось.

— Ладно, ладно, но я не знаю точно, кто это.

— Говори.

— Это Николас Толм, Толм. Слышишь? Подними меня.

Всеслав удивленно посмотрел на Виктора. Тот слегка пожал плечами, насколько ему позволили силы, брошенные на ногу толстого антиглобалиста.

— Ты врешь? У тебя фантазия заработала, когда ты так вниз головой повис?

— Это правда, правда, Всеслав, — Родион просто уже рыдал от унижения, страха смерти и беспомощности, — вытаскивай меня. Пожалуйста, я уже признался.

Всеслав с облегчением вытащил его. Несколько минут все трое молча приходили в себя, с трудом приводя дыхание в норму. Руки затекли так, что сейчас с трудом можно было ими двигать. Когда пчела с жужжанием села на короткую челку Виктору, тот просто пытался ее сдуть.

— Ладно, Мясник, выкладывай, все что знаешь.

Глава 13

Павел Волошин, молодой перспективный сотрудник «НТ Союз» энергично шел по коридору большими уверенными шагами. С таким же упорством он еще недавно взбирался по служебной лестнице от низшего звена службы безопасности до личного поверенного самого Николаса Толма. Он остановился лишь на минуту, перед зеркалом в небольшом холле у кабинета начальства.

Бросив взгляд на свое отражение, Паша улыбнулся — на него смотрел симпатичный крепкий парень с квадратным лицом и добрыми глазами, но, что самое главное, как на нем сидел костюм. Боже, как на нем сидел этот черный костюм… ведь его шили на заказ.

Паша нажал кнопку справа от двери, зазвучала красивая классическая музыка, в которой он ничего не понимал. Понимал только, что сейчас откроется дверь.

И он был прав, велком ту начальство. Легкой походкой он дошел до середины зала, где по ненаписанным канонам он должен был остановиться.

— Добрый день, господин Николас.

— Я не думаю, что день достаточно добр, чтобы это могло звучать в приветствии.

— Вероятно, вы как всегда правы, босс.

— Что известно о Дневнике?

— Ничего.

Николас медленно встал из-за стола, его тонкий, гибкий силуэт, облаченный в шелковую рубашку идеального серого цвета, буквально выскользнул из объятий антикварного деревянного монстра конца двадцатого века.

— Что значит ничего? — заорал он на подчиненного так сильно, что, казалось, от напряжения из его рта вот-вот начнут вываливаться внутренности.

Паша оставался спокоен, его стрессоустойчивость, балансирующая на грани с умственной отсталостью, и позволяла ему оставаться в своей должности уже более года.

— «Ничего» — значит, что у мальчишки не было Дневника, как мы и сказали, и больше в библиотеку он не ходил. Полагаем, что он ничего не нашел. Если вы хотите, мы можем сами поискать ваш артефакт.

— Идиоты! — господин директор слегка замахнулся стукнуть в сердцах по столу, но бросив несмелый взгляд на суровую полированную поверхность, не решился, — Вы — идиоты, Волошин, ваше жизненное предназначение — продавать фильтры для воды. Я искренне не понимаю, что вы делаете в касте служащих.

Волошин усмехнулся.

— Вы прекрасно язвите, босс.

— Не надо, не надо ко мне подлизываться, вы, тупой неблагодарный сотрудник. Вы знаете, что общая площадь центральной библиотеки больше тридцати километров? Да, мой лопатоголовый друг, вы правы, это целый подземный город. Вряд ли, конечно этот паренек так далеко заходил, да и кто б ему позволил лазить по барохранилищам без допуска. Но даже зона современной литературы больше выставочного зала АвтоВАЗа, — после этих слов Толм замолчал, как будто обдумывая что-то очень важное, но не прошло и минуты, как кабинет наполнился его истошным криком. — Как вы, придурки, собираетесь искать Дневник? Как? Безмозглые, ленивые свиньи. Следите за мальчишкой, он точно что-то откопал, я уверен в этом.

— Да, босс.

Толм молча отвернулся от него, жестом выпроводив за дверь. Единственная причина, по которой он сегодня хотел видеть Волошина, это было желание узнать хоть малейшие новости о волнующей его книге. Дневник Евгении Бирвиц, первой большеголовой женщины — долгое время о нем не всплывало никаких воспоминаний, даже слухов. Общим мнением было, что Дневник уничтожили по приказу правительства якобы, для того,