Дед подозрительно смотрит на меня и поспешно подхватывает берданку:

— Провозился тут с тобой. Ну, иди, иди, сирота.

На третий этаж с полными ведрами взобраться нелегко. Я оставляю одно ведро у лестницы, а другое переношу на несколько ступенек, потом спускаюсь за оставленным. И так до самого верха.

— Где тебя носило до такой поры? — шипит хозяйка.

Она впивается взглядом в подол моего платья. Если он замочен, меня ожидают подзатыльники.

— Не наготовишься на дармоедку одежи!

Хотя мое платье перешито из маминого, но тетка Груша почему-то считает его своим.

— Чего глаза вылупила? Беги за чаем!

Схватив тяжелый медный чайник, я, словно угорелая, мчусь на кухню. У большого, десятиведерного куба с кипятком уже очередь, крик и ругань. Несколько старух суетятся возле печей. Вкусно пахнет жареной картошкой. При виде румяной драчены у меня текут слюнки.

— Ленка, подожди!—останавливает меня Райка из соседней каморки. — Ты знаешь, сегодня будет затменье.

Я забываю про чайник. Струйка горячей воды брызнула на ногу, но я лишь морщусь от боли. Мне не привыкать.

— Солнце спрячется. Тятька сказал, оно опять взойдет. А вон бабка Настя говорит, что это конец света наступает. Так, говорит, в святом писании сказано. Срок подошел.

Только сейчас я замечаю собравшихся на широкой лавке старух. Все они в белых платках, в новых кофтах. Они шепчутся, вздыхают и часто крестятся. Около самой старой, согнутой в дугу бабки Насти, стоит дедка Степа. Она ему что-то говорит, а он, распахнув полушубок, добродушно балагурит и посмеивается. Я подхожу ближе.

— Ишь, чего повыдумали — светопреставление!.. Первый раз, что ли, это случается? Ну, велика беда, спрячется. Может, у солнышка-то глаза устали на вас смотреть и ему, поди, отдых требуется.

Дедка Степа задорно подмигивает старухам, а те, отплевываясь, сулят ему всякие беды.

Тетка Груша встречает меня грозным окриком и замахивается кулаком.

— Сегодня все помрем! — ошарашиваю я ее, увернувшись от тумака. — Затмение будет. Бабка Настя говорит, по святому писанию сегодня конец света придет. Ох, что творится на кухне! Что творится!..

Тетка Груша раскрывает рот и опускает руку.

— Сегодня все умрем! — не унимаюсь я.

Хозяйка убегает на базар, так и не дав мне подзатыльника.

Я хватаю на руки Польку и, забыв о строгом наказе не болтаться без дела, бегу на кухню. Старухи уже сгрудились перед окном. Райка дает мне закопченное стеклышко, и мы проталкиваемся вперед.

В осколок солнце кажется совсем-совсем бледным, тусклым и желтоватым пятном. Мне становится страшно. Чья-то коровенка мирно расхаживает по Николаевскому полю. Она, конечно, не знает, какая беда грозит ей через несколько минут.

— Начинается! Начинается! Вон, вон ползет! — кричит кто-то.

— Пронеси, господи!

— Санька! Санька! Да закрыл ли ты каморку-то? А то еще обворуют! — кричит бабка Настя.

В кухне поднимается гам. Он стихает, когда один крап солнца темнеет. Полька тянется к стеклышку, кричит, выгибаясь у меня на руках.

— Да уйми ты ее, ради бога! — сердито говорит одна из старух.

В кухне становится все темнее и темнее. Меня кто-то толкает в бок. Напуганная Полька вдруг взвизгивает, вывертывается из моих рук и падает. Ее плач слышится где-то под ногами.

— А! А!.. Задавили! Польку задавили! — завываю я, покрывая истошный рев Польки.

В кухне начинает светлеть. Полька барахтается около пузатой корчаги с помоями.

— Изувечила девку, — замечает бабка Настя.

У Польки багровые синяки на лице, большие шишки вздулись на голове. Я не знаю, что мне делать, и громко реву.

— Ничего с ней не будет, не голоси! — успокаивает меня прибежавшая тетка Аксинья. Она прикладывает пятаки к лицу Польки. — Убьет тебя теперь змеюга зубатая! — говорит она, вздыхая.

К обеду лицо Польки вздувается одним большим радужным волдырем. Со страхом я жду прихода хозяйки. Ясно, что на этот раз мне от нее крепко достанется...

Среди своих

Тяжелая чернота давит на затылок, лоб и виски. Страшно и больно шевельнуться. Во тьме ползут золотые пауки и тянут тонкую пряжу. И вот уже это не пауки, а Кланька... Она разматывает уток и жалуется: «Гнилой. Ужасти, как устала! Помоги, Ленка...» Протягивает шпульку, а сама отступает все дальше и дальше.

Вместо Кланьки откуда-то появляется мать с клубком кружев. «Размотай, Ленка!» И я разматываю. Кружева стелются бесконечной узорчатой дорожкой. Вот они уже устлали всю Глухаревку. Я выхожу на большак, мои руки устали, а мать все передает мне новые и новые мотки.

«Хватит, мама! Хватит!» — кричу я и открываю глаза.

— Очнулась, Аленушка! А уж я думала, что насмерть забила она тебя.

Надо мной склоняется красивое лицо Дуни Черной и рябое, но такое доброе — тетки Аксиньи. Что-то влажное 86

ложится на мои глаза, приятно холодит и успокаивает боль. И вновь наступает темнота. Когда прихожу в себя, в маленькой горнице тихо. На стене, оклеенной яркими обоями, — часы. Мерно качается маятник. В окно заглядывает порыжевший клен. Приподняв с подушки голову, я осматриваюсь.

Из угла, с постели, опершись на худой локоть, на меня огромными черными глазами смотрит с любопытством какая-то девчонка. Ее короткие волосы торчат ежиком, лоб перевязан белой тряпицей. Она шевелит распухшей верхней губой.

— Ты чья?

Девчонка не отвечает, она лишь передразнивает меня.

— Чего уставилась?

В комнату, постукивая палкой, входит бабушка Бойчиха:

— Очнулась, голубка? С кем же ты тут разговариваешь?

— Она чья, бабушка? — шепотом спрашиваю я.

По сморщенному доброму лицу бабушки Бойчихи разбегаются морщинки. Мне сразу делается весело. Теперь уж я без страха гляжу в зеркало. Провожу ладонью по голове. Вместо длинных кос — короткие жесткие колючки.

— Не кручинься, голубка, кудри отрастут. Были бы кости целые. Ты теперь у своих. Скоро Лизутка придет из школы. Эк Грушка тебя избила, непутевая башка! Думали, не отходим.

Бабушка Бойчиха поит меня теплым молоком, потом что-то рассказывает. Под ее тихий голос глаза мои вновь закрываются.

Просыпаюсь вечером. Передо мной сидит Лиза.

Я неуверенно протягиваю руку и дотрагиваюсь до ее колен. Все еще не веря, я тянусь к ее толстой светлой косе. .

— Тетя Дуня, она проснулась! — кричит Лиза радостным, звенящим голоском.

Лампа ярко освещает крохотную комнату. Около стола суетится Петька. Вихры спадают ему на лоб. Рядом с ним — Дуня