Когда наступил означенный день, Анджали явилась в школу самой первой. Хема прибежала с красными щеками, глаза у нее так и горели.

— Боюсь, боюсь! — жаловалась она Анджали. — Вдруг я не понравлюсь госпоже Урваши?

Бросили жребий, определяя очередность. Анджали выпало танцевать тридцатой. Она прошла к колонне возле стены и села в темноте под навесом.

Каждый шаг отдавался ноющей болью, а нога была словно бревно — тяжелая, непослушная. Апсары, наряженные и накрашенные, словно на божественный праздник, разминались и повторяли танцы, некоторые молились, беззвучно шевеля губами. Анджали сделала вид, что тоже молится, чтобы оправдать, почему сидит неподвижно, а не повторяет танцевальные движения вместе со всеми.

Наконец объявили ее выход, и она встала за занавесом, готовясь появиться на сцене.

Как было оговорено заранее, по приказу наставницы Сахаджаньи срединные лампы накрыли каменными крышками, создавая полумрак. Это позволило Анджали забраться на барабан, и никто не заметил неуклюжих движений и хромоты танцовщицы. Приняв позу, Анджали хлопнула в ладоши, давая знать, что готова.

Крышки с ламп подняли, и сцена снова осветилась.

Ропот изумления прошелся по рядам зрителей. Девушки, ожидавшие своего выступления, выглядывали из-за колонн и в знак удивления похлопывали себя по щекам.

В центре сцены стоял барабан-дхолак, а на барабане — Анджали. Руки ее были раскинуты, она стояла на одной ноге и улыбалась. Шелковые полотнища, подвязанные шнурами к указательным пальцам, запястьям, локтям и плечам, трепетали, как настоящие крылья.

Маленькие барабаны дамару вступили первыми, затем к ним присоединились флейта-бансури и мужские четырехструнные тампуры. Анджали сложила руки над головой, призывая благословение богов, потом коснулась лба, прося благословения у наставницы, потом коснулась сердца, приветствуя зрителей.

Под звуки флейты, Анджали тонко-тонко затрепетала пальцами рук. Крылья из ткани начали колыхаться

Сложив руки крест-накрест, переплетя большие пальцы, она изобразила плавные взмахи орлиных крыльев

Ритм стал отчетливее и быстрее. Тампуры умолкли, и только флейта вела мелодию. Барабан и флейта — это музыка войны. Слыша их, так и рвешься в бой. Анджали снова вскинула руки над головой. Теперь она танцевала битву с нагами. Еле заметными движениями ступни, она начала поворачиваться вокруг своей оси. Круг в одну сторону, круг в другую, а потом зрители восторженно ахнули — танцовщица начала перемещаться вместе с барабаном. Перенося вес с пятки на носок и помогая себе взмахами рук — нет, крыльев! — Анджали заставляла барабан передвигаться по сцене. Она приблизилась к музыкантам и выбила на барабане тот же ритм, что и они, подпрыгивая на одной ноге. Вернувшись обратно, она поднялась на полупальцы, а затем и на костяшки пальцев, чудом не порвав кожу инструмента.

Такого еще не представляли в Тринаке, и зрители разразились криками и принялись так хлопать в ладоши, что заглушили музыку.

С последним звуком мелодии, светильники были разом закрыты крышками — тоже по настоянию наставницы Сахаджаньи.

Анджали спрыгнула с барабана и ускакала за колонны, спеша укрыться от зрителей.

Постанывая сквозь зубы, она сползла по колонне спиной. Ногу словно охватило пламенем, и боль усиливалась, разливаясь по телу волнами.

— Что это ты расселась? — раздался голос, и Анджали чуть не застонала снова.

Перед ней стояла Джавохири, еще не снявшая костюма для выступления, и не смывшая грима.

— Устала и присела отдохнуть, — ответила Анджали с раздражением. — Это запрещено указом великой навозной царевны?

Джавохири фыркнула и подбоченилась:

— Да сиди тут сколько хочешь, как блоха в щели. Мне-то какое дело?

Она удалилась, а Анджали с облегчением перевела дух. Немного выждав, она поднялась и поковыляла к хижинам, прячась за деревьями, чтобы никто не заметил ее хромоты.

Сахаджанья влетела в маленький дом, где ожидала ее ученица, и сразу обняла крепко-крепко.

— Ах, негодная девчонка! — шептала она сквозь слезы. — Ты скрыла от меня половину своего мастерства! Все только и говорят о твоем танце, даже дайвики признала, что никогда не видела такого чудесного зрелища.

Она так обнимала ее, что Анджали почувствовала — еще чуть-чуть, и шея скривиться навсегда.

— Сегодня устроим праздник, — сказала наставница, выпуская Анджали из объятий. — Позовем Хему и настряпаем вкусностей.

Анджали приняла это предложение с радостью, так же, как и Хема, которая прибежала, прихлопывая в восторге в ладоши.

Зашипело масло, запахло кокосом и горячим молоком, и наставница Сахаджанья сама замесила белое и ароматное, как лепестки жасмина, тесто. Хема помогала ей, а Анджали смотрела на них, устроившись на постели, лежа на животе и положив руки под подбородок.

— Как ты додумалась станцевать такое? — спросила Сахаджанья, когда циновка, заменявшая стол, была заставлена лакомствами.

— Я видела, как танцует Гаруду дайвики во дворце господина Камы. Помните, когда вы брали туда нас с Джавохири? — пояснила Анджали, уплетая рисовые пирожки с кокосовой пастой, обмакивая их предварительно в уваренное молоко. — Почти весь танец она простояла на одной ноге. Я просто повторила ее движения и прибавила кое-что из вашего танца, наставница.

— Но ты видела этот всего раз и давно!

— Он до сих пор в моей памяти, — улыбнулась Анджали, а про себя добавила: «Ведь в тот день господин Шакра впервые заговорил со мной».

— А барабан? — малютка Хема даже позабыла про еду.

— Барабан — тот же танец на кувшине, который мы разучивали. Помнишь? Тогда я дурачилась и заставляла кувшин передвигаться туда-сюда. С барабаном то же самое. Правда, на одной ноге это делать труднее.

— Ты даже не тренировалась…

— Тренировалась, — Анджали совершенно серьезно приложила палец ко лбу. — Сто и тысячи раз я повторяла свой танец мысленно. Когда моя душа заучила его, моему телу осталось лишь повторить движения.

Сахаджанья взглянула на ученицу с непонятным выражением.

— Ты похудела за последнюю неделю, — сказала она. — Я думала, это от переживаний и болезни. Но, может быть, это было из-за твоих душевных тренировок?

— Все это похоже на майю! Колдовство! — с придыханием заявила Хема.

Сахаджанья бросила на нее быстрый недовольный взгляд, но Хема не отставала: — Наставница! Правда ведь, что Господин-живущий-под-землей может своим танцем совершать чудеса? Может, и наша Анджали такая же?

— Молчи! — шикнула на нее Сахаджанья и оглянулась, словно кто-то мог их подслушать в пустом доме. Она сделала несколько жестов, отвращающих злых духов, над огнем, и за неимением веера под рукой шлепнула Хему по макушке деревянной ложкой. — Не болтай о том, чего не знаешь.

Хема обиженно надула губы, почесывая темя, но долго злиться не смогла, ее так и распирало от радости и гордости за подругу.

Засыпая в этот вечер, Анджали чувствовала себя бесконечно счастливой. Но уже в полудреме ей привиделась Ревати — плачущая, изгнанная, страдающая где-то там, на страшной земле. И в сердце ледяной змеей заполз страх, отравивший и счастье, и радость от победы.

Проспать ей удалось только до полуночи. Когда водяные часы на площади Тринаки пробили один раз, кто-то постучал в двери. Анджали открыла глаза и прислушалась, недоумевая, кого привело в школу апсар в такой час.

— Ты пришел, господин, — услышала Анджали наставницу Сахаджанью. — Благодарю тебя за доброту!

— Мне надоело выслушивать нытье твоего любовника, — раздался в ответ мужской голос. Голос был незнакомый, и хотя мужчина говорил на языке небесных царств, в его говоре слышалось что-то чужое — он странно пришепётывал, словно привык говорить тихо.

— Ей становится все хуже и хуже, я боюсь, что начнется лихорадка…

— Сейчас посмотрю, — проворчал мужчина.

Анджали, мучаясь дурнотой, приподнялась на локтях. Может, это тот таинственный лекарь, о котором упоминала наставница?

Занавесь на входе приподнялась, и появилась Сахаджанья. Она пятилась, непрестанно кланяясь, приглашая за собой гостя.

— Пригаси светильник, — сказал мужчина, останавливаясь на пороге.

— Но будет темно, господин… — начала Сахаджанья.

— Я сказал — пригаси светильник, — мужчина начал терять терпенье, и наставница поспешила выполнить его приказ.

Дом погрузился в темноту, и только угли жаровни красновато мерцали. Несколько мгновений было тихо, а потом на бедро Анджали легли чужие пальцы — крепкие, холодные. Она вздрогнула. Не от страха, а от неожиданности, и сразу же получила выговор:

— Не надо дрожать, как кролик перед змеей!

— Я не испугалась, господин, — сказала тихо Анджали. — Но вы подошли так тихо…

Он что-то пробормотал и хмыкнул, продолжая ощупывать опухоль. Света от углей хватало лишь для того, чтобы разглядеть его силуэт, но не лицо. Он был строен, и волосы его