— Ждите под деревом, — старшая апсара указала девушкам на дверь.

Они вышли и снова уселись под пальмами.

— Наставница Сахаджанья что-то придумала, — успокаивала Анджали подруг. — Вот увидите, она что-то придумала.

Солнце клонилось к закату, когда наставницы во главе со старшей апсарой вышли из дома. Вместе с ними появились и гандхарвы, на ходу разматывая веревки. Анджали, Хема и Ревати испуганно поднялись, полные дурных предчувствий.

Гандхарвы схватили нарушительниц закона под руки и развели в разные стороны. Ревати застонала так горестно, словно сердце у нее разрывалось, но противиться не осмелилась и шла покорно, хотя едва переставляла ноги. Зато Хема как будто взбесилась и даже пыталась укусить за руки стражей, чтобы вырваться.

— Анджали! Анджали! — вопила она.

Но скоро ее крики и стенания Ревати стихли вдали.

Анджали не упиралась, понимая, что сопротивляться бесполезно.

— Куда меня ведут? — только и осмелилась спросить она, но ей не ответили.

Обойдя ашоковую рощу за школой, наказанную вывели к пустырю.

Анджали узнала место, куда ее привели, хотя не была здесь ни разу. Яма! В школе апсар ее называли «патала» — бездна. Хотя бездонной она не была. Три человеческих роста, только и всего. Но для Анджали она сейчас показалась бездонной.

Яма! Наказание для самых строптивых учениц. Вода и хлеб, чтобы не умереть с голоду, и никакой крыши над головой. Сколько ей прикажут просидеть здесь? День? Два? Неделю? Кожа огрубеет, можно простыть, если пойдет дождь, и совсем ослабнуть. А где слабость — там нет красоты. Нет красоты — и ты уже не апсара.

Перед тем, как отправить наказанную в «паталу», гандхарвы отсчитали ей двадцать ударов по пяткам. Одна из старших наставниц следила, чтобы не давали поблажки, и загибала пальцы, отсчитывая удары.

Потом в яму сбросили веревочную лестницу, и Анджали едва смогла встать и подойти к краю, чтобы спуститься в бездну и принять наказание.

— Сколько меня здесь продержат? — спросила она. Но ей опять не ответили.

Спускаясь по лестнице, она прикусывала губу всякий раз, когда приходилось опираться на больную ногу. Когда девушка достигла дна, лестницу подняли. Анджали проводила взглядом веревку, соединявшую ее с верхним миром, и осталась одна. В яме было мало места — даже не вытянешься в полный рост. Пришлось сесть, поджав ноги. Ночью стало холодно, а когда под утро пала роса, Анджали совсем замерзла. Из бассейна ее забрали в одной набедренной повязке и даже не бросили куска ткани, чтобы прикрыться.

Можно было попрыгать и походить, чтобы согреться, но Анджали сделала несколько шагов и со стоном уселась обратно на утоптанную глину. От холода и движения нога заныла еще сильнее, и бродить туда-сюда по яме не было никакой возможности.

Появление солнца Анджали встретила с радостью, надеясь согреться поскорее, но через несколько часов уже мечтала о ночной прохладе. Это в школе можно было скрыться в тени, здесь же, в яме, не было никакого спасения от палящих лучей. Кожа покраснела и начала зудеть. Анджали пыталась прикрыться волосами, но это мало помогало. Воду и кусок сухой лепешки ей спустили в корзине только под вечер, и весь день пришлось мучиться от жажды, не говоря уже про унижение справлять нужду там же, где придется спать.

На третий день наказания Анджали впала в состояние, близкое к дремотному помешательству: она сидела, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, и слышала то обрывки музыки, то чей-то смех, так похожий на злорадный смех Джавохири, но стоило открыть глаза и потрясти головой — как воцарялась глубокая тишина, и даже птицы не пели. На утро четвертого дня, когда пошел дождь, она и вовсе подумала, что бредит, потому что небеса зашептали ее имя: «Анджали, Анджали», — но потом поняла, что это кто-то звал ее.

Подняв голову, девушка увидела зеленое сари, и силы разом вернулись к ней.

— Наставница Сахаджанья! — воскликнула она, подползая к той стороне, где виднелся край зеленных одежд.

— Не кричи! — приказали ей сверху. — Гандхарв Тубуру здесь старший, он разрешил мне повидаться с тобой, — Сахаджанья, старалась держаться грозно, как раньше, во время уроков, но уголки губ дрожали. — Я принесла тебе поесть, — она достала из складок одежды тугой сверток из листьев. — Съешь, а листья разорви и закопай. Если что-нибудь найдут, то накажут еще сильнее. Лови, я сейчас брошу.

Прямо в ладони Анджали шлепнулся сверток, от которого аппетитно пахло жареной курицей.

— И вас могут наказать, наставница, — сказала Анджали, набрасываясь на еду. Здесь были горсть белого риса и несколько кусков курицы, приправленной шафраном и имбирем. Она могла бы съесть втрое больше, но и эта пища подкрепила ее, и все стало казаться не таким уж ужасным.

Их накажут, потом простят, и все будет, как раньше…

— Наставница! А что с Хемой и Ревати?

— Хема получила десять ударов по пяткам и теперь будет жить под присмотром наставницы Мекхи. А Ревати изгнали.

— Изгнали? На землю⁈ — Анджали забыла о голоде и с ужасом уставилась на Сахаджанью.

— Ну точно не во дворец царя богов! — вспылила Сахаджанья.

Анджали уронила недоеденную курицу на колени. Ревати, такая тихая, скромная, самая робкая из всех учениц… Какая судьба ждет ее на жестокой и страшной земле? Слезы сами закапали из глаз, Анджали шмыгнула носом и заплакала.

— Плачь о себе! — жестко сказала ей Сахаджанья. — Больше я не приду, тебе остается потерпеть три дня. Крепись, — не сдержав чувств, последнее слово она произнесла необычайно тепло. Но и это не могло утишить горя Анджали.

Ночь она проплакала, горюя о незавидной доле Ревати, а утро встретила безучастно, как мертвая. Служанка, спускавшая ей в корзине еду, даже окликнула ее, спросив, жива ли. Анджали посмотрела на нее невидящим взглядом и отвернулась к стене.

Последующие три дня прошли для нее в сером забытьи, и по истечении времени наказания, когда сбросили веревочную лестницу и приказали подниматься, Анджали не смогла даже пошевелиться. Один из гандхарвов спустился и обвязал ее веревкой вокруг пояса и под мышками. Веревка впивалась в живот, пока Анджали поднимали наверх, но она висела безвольно, как кукла, равнодушная ко всему.

Наверху ее ждала наставница Сахаджанья. Она что-то говорила, но Анджали не понимала слов и упала прямо у края ямы, отказываясь вставать.

Без особых нежностей Сахаджанья схватила ее за волосы, вздернула на ноги и поволокла к ашоковой роще.

— Ой-ой-ой! Отпустите! Пойду сама! — тут же завопила Анджали.

Она и в самом деле пошла сама, стараясь не прихрамывать слишком сильно, хотя каждый шаг пронзал болью до самого сердца.

Вслед за Сахаджаньей Анджали прошла мимо хижин учениц и оказалась перед беленым домом, покрытым сухими пальмовыми листьями.

— Будешь жить здесь, — сказала наставница Сахаджанья, заводя ее в дом и указывая на свернутую валиком постель. — Теперь за тебя отвечаю я, лично. Я всегда должна знать, где ты находишься, а вечером с девятым ударом должна видеть тебя в постели. Нарушишь правила — и отправишься следом за Ревати. Тебе ясно?

— Да, — ответила Анджали, расстилая матрас.

— Огромное везение, что вам с Хемой разрешили остаться, — продолжала Сахаджанья, доставая свой матрас и бросая подушки. — Старшая апсара настаивала на изгнании всех троих.

— Это ведь вы уговорили пожалеть нас? — спросила Анджали, глядя в пол. — Вы говорили про закон об опеке.

— В исключительных случаях наказание ученицы можно отложить, отдав ее под присмотр наставницы. Я поручилась за тебя, а Мекха за Хему.

Сахаджанья замолчала, а потом потрепала девушку по голове, на мгновение смягчившись:

— Вы обе станете превосходными танцовщицами. Я не могла смотреть спокойно, как таланты сбрасывают на землю.

— Наставница! — Анджали обхватила ее за талию, уткнувшись лицом в живот, и дала волю слезам, стыдясь их, но не имея силы остановиться. — Но ведь Ревати тоже талантлива. Почему никто не поручился за нее?

— Ревати — другой случай, — тихо сказала Сахаджанья, не отталкивая ее, но и не обнимая в ответ. — Поплачь, поплачь, станет легче. А потом мойся, ешь и ложись спать. Ты слишком отстала от остальных учениц, теперь надо заниматься усерднее.

— Ревати так любила танцевать, — отозвалась Анджали глухо, давясь рыданиями, которые безуспешно пыталась сдержать. — Она ведь не ждала ребенка?

— Нет.

— За что же тогда ее изгнали?

— Апсара должна быть совершенна во всем, и если совершенства нет — значит, такова воля богов, и ей не место среди нас.

— Но она всегда была