и паркуется метрах в десяти. Выходит из машины, смоля сигарету. Здоровенный такой детина. Знаком советует выжать сцепление, просовывает руки и голову в окошко «вольво», крутит руль, выводит автомобиль на обочину и… покидает меня.

Головокружительное падение человечка на скользком полу все не кончается. Чувствую себя камнем, который раскачивается. Одна, за границей, языка почти не знаю, на местности не ориентируюсь, денег в обрез, машина дымится… Жизнь не подготовила меня к таким сложностям. Похоже, начинается приступ паники. Вылезаю из машины, сажусь на обочину, скрючившись, и слушаю лихорадочное биение сердца. Террикон цементирует ребра. Семенящая по тротуару дама бросает на меня опасливый взгляд. До этой минуты собственные попытки потеряться меня забавляли и развлекали… Мимо проходит еще одна дама. Эта и вовсе отводит взор. Мне одиноко и страшно.

Страх расползается по всему телу.

Во время панической атаки надо либо погрузить голову в воду, либо подышать в бумажный пакет. Ни воды, ни пакета у меня под рукой нет, так что я прижимаю к носу футболку и принимаюсь энергично вдыхать и выдыхать. От футболки разит потом, но спустя несколько секунд мне уже становится легче. Тут-то меня настигает первое откровение сегодняшнего дня: чтобы получить помощь, о ней необходимо попросить.

Братство

На первый взгляд кажется, что в булочной пусто.

Протягиваю пятифранковую банкноту хозяйке, срывающимся голосом спрашиваю, есть ли в кафе телефон. Она отвечает, что телефон есть, но он сломался, и предлагает позвонить с почты, которая, правда, сейчас закрыта… Взглянув на мое перекошенное лицо, дама предлагает стакан воды. Осушив его залпом, я вдруг замечаю, что во втором зале кафе сидит компания азиатов.

На полу лежит мальчик, вокруг него скачет некрасивая маленькая собака. Когда она набрасывается на мальчугана, я замираю от ужаса — мне кажется, сейчас собака его загрызет.

Перед азиатами стоит представительная дама лет сорока. Она что-то оживленно говорит и так же оживленно жестикулирует. Все смеются, и мне вдруг очень хочется узнать, что их так развеселило, ведь сама я в данный момент не вижу ни малейшего повода для смеха.

— Это «Эколь Колетт», — поясняет хозяйка булочной. — Школа для беженцев. Иди поговори с той дамой, мадам Баске. Она милая.

Хм… Я что, приобрела статус беженки?

Ученики старательно произносят названия цифр по-французски… Три… четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять…

— Десять! — восклицаю я, не в силах промолчать. Видя улыбки на их лицах, добавляю: — Добрый день, меня зовут Серен. Я потерялась.

Ill

БАЛЬРЕ

Владеть замком нельзя

Услышав мое признание, новые знакомые дружно начинают обо мне заботиться. Вьетнамцы (а это именно они) пододвигают мне стул и предлагают пепси. Низким, почти баритональным голосом Колетт (преподавательница) велит мне рассказать обо всем, точно им больше нечем заняться, кроме как слушать историю моих злоключений.

Когда я заканчиваю свое повествование, Колетт уверенно обещает, что автослесарь, к которому она сама регулярно обращается за помощью, отремонтирует мою машину. Затем добавляет, что живет в замке на букву «Б», и предлагает мне там погостить, пока я не «обернусь с делами».

— Э-э… С какими делами я должна обернуться?

— Пока не дождешься, что машину починят, или пока родители тебя не репатриируют!

Ее улыбка мне чем-то знакома.

Вскоре я сажусь в «ситроен» Колетт, хотя не знаю о ней ровным счетом ничего (ни Евы, ни Адама, как гласит одно из любимых выражений миссис Ллевеллин). Вьетнамцы невозмутимо смотрят нам вслед, страшненький песик, который, как выяснилось, является питомцем Колетт, мечется по машине и заливается отчаянным лаем.

— С Юпитером нет никакого сладу, но мы его любим. Ты голодна? Пьер приготовит нам поесть.

Запутавшись в именах, недоуменно кошусь на нее.

— Юпитер — это наш пес. Пьер — это мой муж. Его мы тоже любим!

Колетт поворачивает налево и выезжает на дорогу, по обеим сторонам которой растет орешник.

— Вы владельцы замка? — любопытствую я, гордясь своим словарным запасом.

— Владельцы — это громко сказано, — смеется она. — Замок Бальре, построенный в четырнадцатом веке, перешел во владение моей семьи, Баске, в тысяча восемьсот семьдесят втором году. Я говорю «перешел во владение», но на самом деле владеть замком нельзя. Скажем так, мы — его временные хранители.

Юпитер залезает мне на колени и высовывает мордочку в приоткрытое окно. Я крепко держу песика, боясь, как бы он не попытался выскочить наружу.

— Виноградников на территории поместья было мало, но мой прапрадед, потомок дальнего родственника короля Франциска Первого, не растерялся и сумел заработать состояние… Знаешь на чем? На сливовой наливке! Это был золотой век в истории семьи. Увы, впоследствии имение лишь плавно приходило в упадок.

Голубые глаза Колетт сверкают. Откинув со лба прядь коротких волос, она продолжает рассказ. Темп ее речи очень быстрый, но я почти все понимаю.

Ее прадед умер во время Первой мировой от подагры, а дед в результате Второй мировой «сломался». Я хотела бы уточнить смысл этого выражения, но не осмеливаюсь перебивать собеседницу. Ее бабушка, сильная духом женщина, расстается с частью поместья и в шестидесятые годы выходит замуж за какого-то жюрасьена[29]. (Хм, еще одно незнакомое словцо.) Замок превратился в дом отдыха для «целой кучи кузенов, которые старели, беднели, делали не пойми что». На долю секунды Колетт тормозит перед знаком «СТОП», затем разгоняется и мчит в сторону холма.

— Три года тому назад, когда мама захотела перебраться в замок и провести тут остаток дней, мы с Пьером решили покинуть Шалон и покончить с delabrement в Бальре.

— Delabrement? Что означает это слово?

— Деградация, обветшание. Противоположность положительной эволюции.

Пытаюсь представить себе цвет этого словосочетания. Можно ли сказать, что судьба моей матери противоположна положительной эволюции? Слабоумный сын, не определившаяся со своим будущим дочь, двое ненадежных бывших супругов, мертвый третий муж. И в то время как дела становятся все хуже, мама решает устраивать себе ежемесячные уик-энды, словно бы гостиница, дело всей ее жизни, ее страсть, ее дом, стала тюрьмой. От печальных дум и поворотов петляющей в гору дороги меня начинает подташнивать, но, к счастью, машина наконец взбирается на вершину холма, и Колетт выключает двигатель.

— Добро пожаловать в Бальре, Серен!

Выйдя из автомобиля, она указывает на внушительное строение у подножия холма, окруженное старыми домами. Мне тут же хочется нарисовать его.

— Мы все живем на втором этаже. Видишь башню с круглым окном? Тебя мы поселим там.

— Спасибо.

— За зеленой дверью на первом этаже — «Эколь Колетт». Правда, сейчас каникулы,