Впрочем, очарование этого мига развеивается довольно скоро, заставляя внутренности подпрыгнуть от неожиданности, когда его пятерня, стальными тисками сжимает мне плечо.

– Рада, скажи, у нас сегодня были гости?

Судя по обманчиво-бархатному тону, Драгошу либо известен ответ, либо запах чужих сигарет так до конца и не выветрился. Если исключить маловероятную ревность, то его недовольство вполне себя оправдывает – курить жене или нет, решать только мужу. Вот Зара, паршивка, и тут меня подставила. Просила ведь не дымить в доме, да кто ж ей указ.

– Были, – тихо сознаюсь, подавив стон досады за упущенное блаженство, после чего решительно оборачиваюсь. Глядя в глаза, не солжёшь, так пусть видит, что я говорю правду. И только запрокинув голову, понимаю насколько сглупила. Кажется, он собирается меня поцеловать.

С ума сойти.

Это не может происходить со мной, точнее с нами – не после ужасов прошлой ночи. Тем не менее, между нашими неловко застывшими телами что-то определённо происходит. Что-то невидимое, но столь же неоспоримое как воздух. Оно колотится внизу живота – там, куда сорвалось сердце, проскакивает искрами в звенящей тишине, ласкает кожу всполохами чужого дыхания, замедляет время и мысли. Вдох, и насыщенная как кофейная гуща палитра его взгляда сменяется бескрайней бездной – это зрачки стремительно пожирают темнеющую радужку. А заодно и меня вместе с ней.

– Кто? – склонившись, выдыхает в самые губы. Шепчет хрипло, гипнотически, раздувая дрожащий внутри меня огонёк. От него горячо внутри. От него горячо снаружи, в тех местах, где соприкасается наша кожа. От него плавится воля, и тело пересохшей глиной вот-вот трещинами пойдёт от нестерпимой жажды.

– Зара.

Чувствуя, как его ноги нагявают полы струящейся юбки, вжимаюсь поясницей в твёрдый край столешницы, о которую Драгош упирается ладонями. Разве может один и тот же человек одновременно пугать и притягивать?

– Расскажешь мужу, чего она хотела? – бормочет он вкрадчиво, склоняясь ниже, и я тёплым воском прогибаюсь под напором литых мышц. Чтобы не потерять равновесие, одной рукой зарываюсь ему в волосы, а второй цепляюсь за шею, вырывая его глухой, обрывающий душу стон.

– Ничего не хотела.

На самом деле причина её визита ясна как божий день – изгадить мне настроение, ударив по совести. Кто бы мог подумать, что Нанэка так остро переживает о моем самочувствии. Даже скорую пришлось вызывать. Не верить сестре нет никакого резона, сердце-то у приёмной матери действительно слабое. Зара нервно курила в форточку, распекая за эгоизм, а мне и возразить толком нечем было. Могла же с утра попросить у мужа телефон, чтоб родных успокоить, но за собственными переживаниями так ни разу о них не вспомнила. И Драгошу в таком стыдно признаться, хватит того, что он меня распутной считает, ни к чему ещё и неблагодарностью своей светить. Уважения этим точно не добиться.

– Ничего значит, – невольно сжимаюсь от сатанеющего взгляда, в котором снова разгорается ярость. Да что с ним не так? Он правой рукой по волосам меня гладит: медленно, широко улыбаясь, а в глазах одно желание – разорвать на куски. – Ты помнишь, что я обещал с тобой сделать, если возьмёшься за старое?

– Помню.

Мой ответ не вызывает должного удовлетворения.

– Повтори. Я хочу убедиться.

– П-прибьёшь, – запнувшись, суетливо облизываю губы, а он дёргается как от удара в челюсть и смотрит зверем, готовый то ли в рот мне впиться, то ли хорошенько врезать.

– Вот и не забывай об этом, – Драгош отстраняется так резко, что я, пошатнувшись, цепляюсь за воздух и, не найдя опоры, заваливаюсь прямо на столешницу, но муж вместо того, чтобы удостоить меня вниманием, развернув ногой стул, садится у стены. Порывисто достаёт из пачки оставшиеся три сигареты и, скомкав пустую упаковку, швыряет её на пол.

– Подбери.

– Ты мог бы нормально...

– Заткнись, и шуруй выполнять свои обязанности.

Скотина. Но почему мне кажется, что это никакая не попытка унизить, он ищет предлог, чтобы сорваться. Борется с самим собой, но пока проигрывает. При таком плачевном раскладе, чем показывать собственный гонор, рискуя угодить под горячую руку, благоразумней выполнить приказ. И чем скорее, тем лучше.

– Это всё? – недовольно вскидываю бровь, отправив пачку в мусорный пакет.

Щелчок зажигалки, сопровождаемый едким запахом вишнёвого дыма, недвусмысленно выказывает всю абсурдность надежды на ответ. Оно и к лучшему, не одному Золотарёву сложно обуздать свой норов.

В полной тишине отворачиваюсь к плите. Наливаю в чашку немного заварки, бросаю ложку сахара, добавляю кипяток. Рассудив, что вечно стоять спиной к супругу не выйдет, сажусь за противоположный конец стола и с максимальным безразличием грею руки о накалённый чаем фарфор. Пить даже не пытаюсь, под его прожигающим взглядом мне вряд ли глоток в горло прольётся. Так и сидим: я – со стороны окна, отчаянно изображая равнодушие, а Драгош в тени у самой двери, неторопливо докуривая сигарету.

Изредка в пронзительном прищуре карих глаз мелькает непонятное выражение, жуткое до чёртиков – невольно оживляющее подробности прошлой ночи. И в голове одна мысль: успел ли он? Вернее, могла ли я вчера забеременеть? Наверняка стоит родить ему сына, как он отберёт нашего малыша, а мне даст смачного пинка под зад. Мою кровинушку будет воспитывать какая-нибудь настоящая, а главное незапятнанная цыганочка.

Сейчас прям! Шиш ему, а не наследник.

Ну почему я раньше не интересовалась тем, как нужно предохраняться? Может, ещё не поздно поспрашивать аптекаршу, вряд ли этот тиран ограничиться одним разом.

При мысли о возможной близости вся кровь отливает от лица. Перехватив мой испуганный взгляд, Драгош чему-то по-волчьи ухмыляется и, зловеще хрустнув шеей, с обманчивой расслабленностью откидывается на спинку стула.

– А знаешь, плесни-ка коньяка.

Желание огреть его пузатой бутылкой становится практически невыносимым, но я каким-то чудом сдерживаюсь. Подаю требуемое, посильно изображая радушную улыбку.

– Что-то ещё? Обед, вернее ужин, разогреть?

– Я сыт, – подавшись вперёд, Драгош внимательно щурит глаза. – Лучше расскажи, какие планы на завтра.

Перемирие? Что-то верится с натяжкой.

– Мне к маме нужно, – бормочу неуверенно, понимая всю нелепость опрашиваться в такой неподходящий момент, однако упрямо сжимая ладонями чашку, продолжаю: – Отпустишь?

– И что, прям сильно-сильно нужно? – отзывается он хрипло, превращая в крошку зажатый меж пальцами окурок.

Хмуро проследив за тем, как прямо на лакированную