Шрифт:
Закладка:
К горлу подступила желчь, но я ничего не сказала, оставаясь в его объятиях.
– Для появления такого эффекта требовалось много времени, и они это знали. Они не ставили клеймо, пока не убедились, что оно не исчезнет. – Я почувствовала, как поднялась его грудь. – Когда те, кого приводили меня кормить, оказывались близки к смерти и больше ни на что не годились, их убивали у меня на глазах. Иногда медленно, оставляя на их коже порезы, пока они не умирали. В другой раз им ломали шеи. Но случалось, я был так голоден, что… – Он сглотнул. – Это я разрывал им горло и убивал. Их тела оставляли гнить. На много дней и недель. Мне не на что было смотреть, кроме как на трупы тех, кого я убил. Не о чем думать, кроме как о том, как они жили до этого момента и какого будущего я их лишил. Иногда тела складывали в кучи и оставляли еще надолго после того, как вонь проходила.
О боги.
Мои глаза открыты, но я ничего не видела, слушая его. Это тоже часть горя, которое он несет в себе? Если так, то я могу понять. Все ужасные дела, которые он творил и которые творились его именем, сейчас не имеют значения. Я не могу представить, какие мучения ему пришлось вынести. Никто такого не заслуживает. Даже те, кто сеет смерть, не заслуживают, чтобы их использовали, пытали и издевались.
А мучиться от кошмаров десятилетиями? Столетиями? Сомневаюсь, что я могла бы сто лет заново переживать ночь нападения Жаждущих.
Кастил продолжил, и в его голосе звучала пустота:
– И они кое-что делали со мной – то, что вызывало реакции, которые я не мог контролировать. Женщины. Мужчины. Они заставляли меня… – Он замолчал, и я почувствовала, как он качает головой. – Я узнал, что такое настоящий страх.
Я прерывисто выдохнула.
– Прости. Я не…
– Тебе не за что извиняться. Ты тут ни при чем, и я не хочу от тебя извинений. – Он запустил пальцы в мои волосы. – Я не хочу жалости.
– Я тебя не жалею. И я знаю, что не виновата в том, что с тобой случилось, – как и ты, пусть даже ты попал в плен из-за собственных действий. Я все равно ужасаюсь тому, что с тобой делали.
– Я не хочу, чтобы ты ужасалась. Просто хочу. чтобы ты знала, Поппи: у меня тоже были кошмары. Спустя много лет после освобождения я просыпался среди ночи, думая, что по-прежнему сижу в клетке, а мои руки и ноги закованы в кандалы. А иногда меня преследовало в снах то, что я делал после освобождения.
Он погладил мою щеку и отвел назад мою голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Я все знаю о том, что прошлое не остается там, где ему положено. Что оно любит наносить визиты, когда ты слабее всего. Никогда не нужно извиняться и не нужно стыдиться.
У меня дрогнуло сердце, хотя тяжесть в груди немного уменьшилась.
– Как… как ты все это пережил?
Кастил отвернулся и чуть погодя сказал:
– Не думаю, что тебе понравится ответ. Когда я сбежал, то пообещал себе, что рано или поздно увижу, как жизнь уходит из бездушных глаз королевы Илеаны и короля Джалары. – Он опустил руку. – Вот так я выжил.
Я сглотнула от абсолютной холодности его тона.
– Значит, месть.
Он кивнул, и я не понимала, что должна чувствовать по поводу услышанного. Следует думать о нем плохо? Я по-прежнему не представляла, как совместить то, что он рассказал о королеве, и то, что я знала и видела сама.
– А как выжила ты, Поппи? – Он опять перевел взгляд на меня, наполовину опустив ресницы. – Как тебе удается после нападения Жаждущих не бояться всего на свете? Потому что ты бесстрашная, идет ли речь о столкновении с толпой Жаждущих, о том, чтобы глядеть в глаза вольвену, или о том, чтобы давать отпор мне, даже зная, кто я.
Вопрос застал врасплох, как и то, что он считает меня бесстрашной.
– Я… я не то чтобы не знаю страха. Я многого боюсь.
В золотистых глазах вспыхнул интерес.
– Не верю.
Я бы ни за что ему не призналась, что боюсь саму себя больше, чем Жаждущих, вольвенов и даже его.
– Я выжила, потому что решила больше никогда не быть беспомощной. Это удерживало меня от падения в пучину страха. Это помогало справляться с болью на тренировках с Виктером – со ссадинами и синяками.
Я подумала о клейме на бедре Кастила, о боли, которую ему пришлось вынести, пока оно зарубцевалось, при том, что он всегда так легко исцелялся.
– Я могу понять, как потребность отомстить помогла тебе выжить.
Наклонив голову, он поднял ресницы и пристально посмотрел на меня.
– Так вот что помогает выжить тебе? Представляешь все способы, какими будешь меня убивать?
Нет. Я вообще об этом не думала. Может, и стоило, но я не думала.
Я выскользнула из его объятий и перебралась на свою половину кровати.
– Просто подожди и сам узнаешь.
На его губах появилась усмешка, на правой щеке обозначилась ямочка, но очень быстро пропала.
– Ты помнишь что-нибудь из кошмара?
– Я так стараюсь об этом не думать, – призналась я, натянув на грудь тяжелое одеяло.
Он оперся на локоть, и я опустила взгляд на его подтянутый живот.
– Ты говорила во сне.
– Что?
Заставила предательские глаза вернуться к его лицу.
Кастил кивнул.
– Это было что-то вроде… детской песенки-страшилки. Что-то про милый цветочек.
В момент, когда он это сказал, страшный сон вернулся с пугающей ясностью.
– Милый маковый цветочек, его сорвешь – он кровоточит, и не милый больше… – пробормотала я.
– Да. Это. – Он поднял бровь. – И сейчас звучит так же тревожно, как и в первый раз.
– Не могу поверить, что я такое говорила.
– И я не мог поверить, когда услышал. Тебе об этом раньше кто-нибудь говорил?
– Я… – Я нахмурилась и покачала головой. – Не знаю. Иногда кошмары о той ночи немного отличаются от того, что происходило в действительности, но я не помню, чтобы раньше такое слышала. – Я вцепилась пальцами в воротник ночной рубашки. – И я… я стараюсь не думать о снах, когда просыпаюсь. Я могла слышать стихотворение раньше и забыть. Иногда это…
– Сбивает с толку, – закончил он за меня.
Кивнула, прокручивая в голове все, что помню. Подступила тошнота. Я практически ощущала запах крови, чувствовала влажную руку матери…
– С мамой кто-то говорил. В кошмаре. Голос раздался как раз перед тем, как до нас добрались Жаждущие. – Я широко раскрыла глаза. – Думаю, этот же голос говорил про цветочек, и мама ответила. Но я…
Я с досадой пыталась разобрать невнятное слово, которое она, кажется, произнесла. Вряд ли она сказала больше одного слова. Я практически видела, как шевелятся ее губы, но это воспоминание могло быть фальшивым.