не горячее солнце. Легкий прохладный ветерок веял с бухты. Воздух был удивительно прозрачен. Хребты дальних гор, днем тучами темневшие на горизонте, будто подвинулись ближе, видны были скалистые утесы, венчавшие их.

Город, окаймленный зелеными сопками, изрезанный каналами, лежал перед нами кая на ладони. Где-то далеко на юге раздавалась артиллерийская стрельба. Туда несколько раз пролетали пикирующие бомбардировщики. А в Сейсине было тихо.

На рейде и возле причалов спокойно отдыхали знакомые корабли. Среди них не оказалось только одного — нашего сторожевика. Капитан-лейтенант Сибачкин выяснил, что «Вьюга» погрузила ночью раненых и ушла во Владивосток. Нам было приказано прочесывать вместе с морскими пехотинцами город, вылавливать снайперов и просто японских солдат, оставшихся в нашем тылу. Этим мы и занимались весь день.

В одном месте, неподалеку от площади, увидели курносого, со светлыми волосами старшину 2-й статьи. Он сидел на низком крылечке в тени деревьев и резал арбуз. Рыжий Василий Кузнецов, никогда не страдавший отсутствием аппетита, попросил:

— Эй, друг, угости!

— Зеленый совсем, — ответил тот.

— Спелый подбери. У тебя тут бахча, что ли?

— Логово Спрута, — усмехнулся старшина.

— Что? — не понял Василий.

В оконном проеме появился офицер, которого я видел возле лейтенанта Крыгина. Спросил:

— Это ко мне?

— Нет, товарищ капитан. Арбузами интересуются. — Старшина махнул нам рукой: — Топайте, братцы, топайте.

Василий ворчал: очень уж мучила его жажда, хотелось отведать арбуза. За день мы сильно устали. На ночь решено было остановиться в одной из тех вилл, которые осматривали накануне с Гребенщиковым. Ребята выбрали самую большую — в глубине парка, на холме. Она была обнесена высоким забором. Место это мне сразу не поправилось. Слишком свежа была в памяти недавняя встреча с японским майором. К тому же вилла стояла в густых зарослях, поодаль от других домов. Тревожное предчувствие не покидало меня.

Я обошел все помещения, осмотрел закоулки. Вышел во двор. Внимание мое привлекли следы, пересекавшие цветочную клумбу. Человек здесь прошел быстро или даже пробежал, направляясь к распахнутому окну. И вероятно, совсем недавно: еще не завяли сбитые им цветы. На подоконнике виднелись комочки сухой земли.

Я влез через окно в просторный зал с нишами, в которых висели длинные бумажные листы, покрытые иероглифами — изречениями мудрецов. Зал занимал центральную часть дома. Сюда выходили несколько дверей и широкий коридор, соединявший зал с парадным подъездом.

Между том уже наступили сумерки. Я доложил о виденном капитан-лейтенанту. Он выслушал меня очень серьезно и тут же отдал несколько распоряжений. Для ночлега была приспособлена маленькая комнатка, первая от входа. Туда натащили со всего дома матрацы и одеяла. Окна командир велел закрыть ставнями. Вместо одного часового у двери приказал поставить двух. Пары должны были меняться через каждые два часа.

Друзья ворчали на меня: взбрендил, мол, тебе чепуха какая-то, и за это все отдуваться должны — спать в тесноте, подниматься среди ночи на вахту.

— Братцы, — отбивался я, — вы же сами знаете, в городе много переодетых вражеских офицеров! Днем они в подвалах и на чердаках отсиживались, а ночью обязательно вылезут…

— Брось ты! — отмахнулся Вася Басов. — У страха глаза велики.

Ноги мои гудели после долгой ходьбы. Заснул сразу, едва лег на матрац. В полночь, когда пришла моя очередь становиться на вахту, товарищи едва растолкали меня. С немалыми усилиями был поднят и Гребенщиков.

Мы заняли место в коридоре у парадного входа. Ночь была очень тихой. Ни ветра, ни шороха, ни голосов. Справа — двор, залитый лунным светом, потом забор и черные заросли парка. Слева виднелась через коридор часть зала, отчетливо обрисовывались оконные проемы.

Федор, держа в руке наган, наблюдал за двором. Я смотрел в зал, направив туда ствол автомата. Мысли мои все время возвращались к следам на клумбе. Зачем человеку понадобилось лезть через окно? Почему нет обратных следов?

Прошел час, а может, я больше, очень хотелось спать, глаза закрывались сами собой. Гребенщиков несколько раз задремывал, прислонившись к стене. Я толкал его плечом. Он спохватывался и оглядывал двор.

Порой мне чудилось, что слышу какой-то скрип и шорох, что-то похожее на осторожные шаги. Нервы были напряжены. Появись в это время японец, я бы не испугался — знал, что надо делать в таких случаях. Но произошло нечто невероятное, заставившее меня испытать почти мистический ужас.

На потолке в центре зала появилась вдруг темная полоса. Она медленно, беззвучно расширялась и затем превратилась в квадрат. Потом там шевельнулось что-то белое, стало увеличиваться, спускаясь вниз, повисло между полом и потолком. Мне показалось, что все это какой-то дурной сон. Но вот смутное белое пятно приняло очертания человеческой фигуры и отделилось от потолка. Я вскрикнул и нажал спусковой крючок. Очередь была длинной, пока не кончились все патроны.

Разбуженные стрельбой, из комнаты выбегали товарищи.

Несколько моряков бросились в зал, но ничего там не обнаружили.

— Заснул небось, — сердито сказал Михайлов. — Тоже мне, геройский матрос, привидения испугался, развел панику на весь дом!

Я уж и сам начал сомневаться. Тем более что на потолке зала не оказалось никакого темного квадрата. Да и Гребенщиков утверждал, что никого и ничего не видел.

Капитан-лейтенант, выслушав мой сбивчивый рассказ, приказал идти спать. Снял с вахты и Гребенщикова. На пост заступил старшина Михайлов. Вместе с ним остался и сам командир. Они дежурили до тех пор, пока не взошло солнце. Утром мы с Сашей Кузнецовым еще раз внимательно осмотрели потолок зала и заметили в нем люк, замаскированный так хорошо, что его почти невозможно было разглядеть снизу. На чердаке нашли окурки и узел с мужской одеждой.

Под одним из окон зала появились новые следы. Но теперь они вели не к дому, а от него. На циновке возле окна виднелись темные пятна. Кузнецов уверял, что это кровь.

До сих пор не знаю, в кого я стрелял. Но мне думается — в одного из сотрудников Минодзумы, скрывавшегося в вилле, неподалеку от здания военно-морской миссии.

Следующие сутки мы отдыхали. Чистили оружие, приводили в порядок обмундирование. Федор Гребенщиков возился с радиостанцией, я помогал ему.

20 августа на рассвете в наш особняк прибежал связной из штаба. Выслушав его, капитан-лейтенант приказал собираться в путь.

Через час мы были уже в порту на причалах, забитых войсками и техникой. Тут разгружались транспорты «Ташкент», «Хабаровск», «Ломоносов» и «Лозовский», прибывшие из Владивостока. Они доставили в Сейсин части 335-й стрелковой дивизии. А немного поодаль ожидали погрузки на корабли те подразделения, которые первыми высаживались в городе. Мы встретили здесь знакомых автоматчиков, разведчиков старшего лейтенанта Леонова, корректировщиков с «Аргуни». В