– Твоя мама? – воскликнула Людочка и снова повторила: – Ты что? Ничего не знаешь?

– Что я должна знать? – ответила Алана, чувствуя, как под кожу заползает неприятный холодок. Людочка натянула себе на плечи одеяло и, чеканя слова, мрачно произнесла:

– Твоя мама никуда не приедет. Твоя мама у-мер-ла. Сгорела в этом поезде, который взорвался. И твоя сестра Лёлька – тоже. Впрочем, – добавила она, подумав, – её мне не жалко. После того, как она порвала мою книжку, я не очень-то её любила.

Конец фразы Алана уже не расслышала.

– Ты врёшь, – выдавила она из себя.

– Я вру? Ха! Они просто ничего тебе не рассказали. А я подслушала! – хвастливо заявила Людочка. – Мама разговаривала с твоей бабушкой и Натальей Фёдоровной. Они говорили о том, что их больше нет. Нет, нет, нет! Ни твоей мамы, ни твоей придурошной сестры!

– Ты врёшь! – Алана схватила Люду за плечи. – Ты всё это придумала! Сознавайся!

– Пусти! – закричала Людочка, сбрасывая с себя её руки. – Иди, спроси у своей бабушки, если мне не веришь. Или у своего пьяного папочки. Отпусти, чего вцепилась? Ты такая же чокнутая, как твоя Лёлька!

На крики прибежала тётя Оксана.

– Девочки, что с вами? – спросила она и включила свет. – Почему вы до сих пор не спите? Уже двенадцатый час.

– Где моя мама? – со слезами выкрикнула Алана. Людочка, мигом сообразив, что сболтнула лишнего, юркнула с головой под одеяло. – Где Лёлька?

Тётя Оксана смотрела на неё в растерянности. На Людочкиной маме был красивый халат – красный, шёлковый, с большими синими цветами, вышитыми по подолу. Этот халат ей подарил Людочкин отец. Людочкины родители не были женаты и никогда не жили вместе, вообще-то у её отца была другая семья, но он довольно часто навещал "своих девчонок", и любил, когда тётя Оксана встречала его именно в этом халатике. Означало ли это, что сегодня она ждала дорогого гостя? Возможно, но… в ту ночь ей уж точно оказалось не до свиданий.

– Где мама? – повторила Алана, проглотив подступивший к горлу комок. – Что с ней? Где Лёлька?

Тетя Оксана молчала. Потом её глаза начали наполняться слезами, и неожиданно для себя Алана вдруг поняла, о чём эта женщина думает. Очень странное было ощущение – в голове соседки будто спорили два человека. Один громко убеждал: соври этой бедной девочке, что с её родными всё в порядке, зачем тебе лишние хлопоты? Другой осторожно пытался не согласиться. Врать не хорошо, говорил этот второй, даже пятилетним детям необходимо знать правду, сколь бы ни была она ужасна. "Да, но почему ты? – не сдавался первый. – Маленькая девочка может вообще многого не понимать, а если кто-то и должен взять на себя миссию посвящения ребёнка в таинства жизни и смерти, то почему, в конце концов, этим человеком должна быть ни в чём не повинная соседка?"

Алана ни капли не сомневалась, что, в конце концов, первый спорщик убедит второго – не их ума это дело, пусть родственники девочки разбираются с ней сами. Тётя Оксана соврала бы ей, не моргнув глазом, и спала бы после этого спокойно. Не потому, что она была жестокой и бессердечной – вовсе нет, как раз наоборот. Просто чаще всего взрослым плевать на чувства детей, особенно если это не их дети.

Однако опасения соседки были напрасными – пятилетняя Алана прекрасно понимала смысл слов "мёртвый" и "умереть".

Мёртвая бабочка, засохшая в окне между рам. Мёртвая птица, которую они с Лелькой нашли в парке и похоронили под деревом возле забора. Мёртвый дедушка, которого Алана не помнила – он умер, когда им с Лелькой было по восемь месяцев, но бабушка часто его вспоминала, как живого, и говорила о нём так, будто он просто куда-то уехал. Мёртвый солдат, совсем ещё мальчишка, сражённый пулей снайпера в Чечне. Эта смерть оставила в её детской душе особый отпечаток.

В последний путь солдатика провожал весь двор и школа, в которой он учился. Алана на всю жизнь запомнила бесконечный хвост идущих за гробом людей, многие плакали, белокурая девушка с короткой стрижкой рыдала в три ручья (соседи говорили, что это его невеста, свадьба должна была состояться осенью, но теперь уже не состоится никогда). А мать, в одночасье постаревшая и почерневшая от горя, шла, молча, с абсолютно пустыми глазами.

Взявшись за руки, они с сестрой стояли под горкой и смотрели вслед похоронной процессии, а пристроившаяся неподалёку баба Люба из третьего подъезда, перекрестилась и промокнула глаза кончиком головного платка.

– Господи, молодой-то какой! – всхлипнула она. – Жил бы да жил… И-их, война проклятая, и хто ж тебя затеял-то? Ироды!

Алана знала, что война – это плохо. На войне убивают людей, а смерть – это плохо. Знала, но никогда не думала об этом раньше, ведь это было не с ней и не с её семьёй, а с кем-то и где-то. Но в тот самый момент она вдруг всё поняла. Этот незнакомый парень больше никогда не вернётся домой. Не бросит в угол грязные кроссовки, не повесит свою куртку на крючок, не крикнет весело: "Я дома, мам! Что у нас на ужин?" И от осознания этого "никогда" её пробил озноб, как будто температура на улице в середине мая вдруг опустилась до январских минус двадцати. И даже егоза-Лёлька, про которую все всегда говорили: "шило в одном месте" сегодня была словно сама не своя. Сунув в рот грязный палец, сестра задумчиво наблюдала за процессией, пока та не отдалилась от их дома, и мама с балкона не начала звать девочек обедать.

                             ******

И вот теперь, глядя на беспомощно переминающуюся с ноги на ногу тётю Оксану, которая всё пыталась решить раздирающую её голову надвое дилемму, Алана вдруг испытала чувство негодования. Это неправда! Её мама не может умереть! Её Лёлька, такая всегда весёлая и живая, не может лежать, как неподвижная кукла!

Алана вскочила с постели, неосторожно зацепив прячущуюся под одеялом Людочку (от чего та гневно ойкнула) и, стягивая на ходу через голову ночную рубашку, кинулась к маленькому деревянному стульчику, на который аккуратно повесила свою одежду перед тем, как улечься. Схватив футболку и голубые шорты, начала быстро-быстро натягивать их на себя, путаясь в рукавах и штанинах. Тетя Оксана, выставив перед собой руки, как сомнамбула, направилась к ней.

– Аланочка! Куда ты, деточка? Куда ты собралась?

– Домой! – Алана огляделась вокруг в поисках своей обуви, но тапочки-шлёпки куда-то запропастились. Решив не заморачиваться на их отсутствии, босиком бросилась к двери, но тут тёте Оксане удалось прийти в себя, и она перекрыла ей дорогу.

– Нет! Домой тебе нельзя!

– Почему? – срывающимся голосом выкрикнула Алана. – Почему нельзя? Пустите меня! Я хочу домой! Я хочу к маме!

– Аланочка! – тётя Оксана попыталась её схватить, но Алана увернулась и шмыгнула в угол между столом и комодом. Высунувшаяся из-под одеяла Людочка с интересом наблюдала за происходящим. – Аланочка, не надо! Ты пойдёшь домой завтра. Завтра, я тебе обещаю! Всё будет хорошо!

Алана вжалась в угол и изо всех сил замотала головой.