— Надеюсь теперь, когда я четко дал понять свою точку зрения и отношение лично к тебе, Йоэль, ты примешь единственное правильное решение.

У ректора такая неподдельная надежда во взгляде, что даже жаль его разочаровывать.

— Уже приняла, ректор, - отвечаю я. – И уж если наш Император, невзирая на проступок моей семьи, проявил милосердие к недостойной, не вам судить, сколько правильных решений мне отмеряно в этой жизни.

Я прилагаю все усилия, чтобы слова прозвучали как смесь протеста и остатков гордости, которую, в отличие от имени, у меня будет не так просто отнять.

Он вздыхает - и от возмущения его ноздри схлопываются с режущим слух сухим звуком.

— В таком случае тебе лучше начать готовиться, потому что экзаменационное слушание начнется через семь с половиной часов.

Я чуть не икаю от удивления. Они что, собираются проверять мои знания посреди ночи?!

— Веланга проведет тебя в библиотеку, где ты получишь все необходимое для подготовки.

И на всякий случай, если вдруг мне захочется начать задавать вполне уместные и необходимые вопросы, наобум хватает со стола какую-то бумажку, поворачивается спиной и с головой углубляется в чтение.

Мы спускаемся вниз, оттуда - в сырой и теплый узкий коридор. Он такой длинный, что к тому времени, как сворачиваем в широкую галерею, я успеваю немного согреться. Веланга шагает безмолвно и даже спиной дает понять, что у нее нет желания развлекать спутницу вежливой болтовней. Я бы сказала, что это достойно уважения, но в этом мире не существует сил, способных заставить меня уважать таких, как она – выродков. И все же молчание меня раздражает, поэтому я занимаю себя изучением того места, где оказалась. В галерее полно картин и гобеленов. По одну сторону висят преимущественно изображения знаменательных событий разных эпох. По другую - портреты всех предыдущих ректоров Аринг-Холла. Помните, я рассказывала про умника, который придумал «прореживать» студентов смертельными испытаниями, чтобы прикарманивать их деньги? Так вот, его место «неожиданно» пустует, а имя на табличке зацарапано чье-то справедливой рукой. Последним висит портрет нынешнего ректора, и я замедляю шаги, чтобы прочесть имя.

Лестер Та-гар’эрд’Герад.

Взошедшие меня подери, значит, Тэона ничего не придумала!

Родословная ректора совсем не путается корнями в родословной правящей династии, она - ее самая что ни на есть настоящая и вполне крепкая ветвь, потому что он не просто родственник, а кровный брат убитого императора Даэриса. А заодно родной дядя слащавого выскочки Ниберу. Формально, став ректором, он должен был отречься от всех посягательств на престол, но он по-прежнему один из Та-гар’эрд’Герад и, в известной степени, также может распоряжаться мною, как своей собственностью. Это бы противоречило уставу об отношениях между преподавателями и студентами, но, прикажи он мне слизать пыль с его сапог, никто бы не стал глядеть в устав. Кроме меня, само собой, но что с того? Все же Кианэт была права – мне следует умерить гордыню и принять новый статус не только как клеймо на щеке, а как часть моей новой жизни.

Что ж, теперь многое становится на свои места. Для брата человека, которого, по всеобщему мнению, на тот свет отправила моя семья, мое пребывание в Аринг-Холле все равно, что кость в горле. И эта нелюбовь крепко осложнит мне жизнь. В особенности ту ее часть, где мне предстоит отстаивать право учиться в его академии.

Мы проходим через открытую площадку, с трех сторон обдуваемую ветрами, где я снова до дьявола крепко замерзаю. Зато вид оттуда открывается просто чудесный – на покрытые шапками снега эбонитово-черные горы, уходящие куда-то выше небес. Я странное существо, которое и ненавидит холод, и может часами восторгаться белоснежными долинами, метелями и вьюгами, за которыми света белого не видно. Но лучше, конечно, из окна.

Стоит мне подумать, что до места назначения мы будем добираться еще целую вечность, как обращенная входит в массивные распахнутые двери, откуда мне в лицо веет знакомый аромат книг. Умиротворяюще знакомый, я бы сказала. Две трети своей скучной жизни я провела в обществе старых томов и хрустящих пергаментов, они были моими друзьями, советчиками, помощниками и молчаливыми слушателями. Правда, библиотека Аринг-Холла, как бы это помягче выразиться, побольше отцовской. Раз этак в сто. Или даже больше. Стеллажи с книгами кажутся такими же необъятными и огромными, как и только что увиденный горный массив. Даже представлять не хочу, кем нужно быть, чтобы знать точное местонахождение каждой книги.

Но, оказавшись в своей стихии, я даже немного мысленно приосаниваюсь. Кроме того, книги точно не станут задавать мне каверзные вопросы и смотреть с осуждением.

— Тебе запрещается покидать библиотеку без разрешения, - предупреждает Веланга. Затем протягивает мне плотный запечатанный конверт. Тяжелый и шершавый на ощупь, запечатанный гербом академии: большой буква «А» в окружении какой-то мудрой цитаты, написанной рунами. – Перечень дисциплин и тематика устного экзамена. В желтом пакете – письменное задание. Ты должна заполнить его в течение четырех часов. Я приду за пакетом.

Меня жутко раздражает ее безразличный тон. Как будто она вынуждена разговаривать с дверным косяком.

– Протяни руку, Безымянная.

Она будет мне приказывать?!

Ох, как меня подмывает обозвать ее уродливым мерзким выродком, но мое ужасное положение вынуждает прикусить язык и повиноваться. Обращенная задирает рукав моего платья, достает из набедренной сумки металлическую скобу и цепляет ее мне на запястье, при этом умышленно, скорее всего, оцарапав мне кожу в двух местах. Едва скоба оказывается у меня на руке, меня прошибает болезненной судорогой. Я с трудом держусь на ногах, которые внезапно становятся слабыми и совершенно безвольными.

— Меры предосторожности, чтобы ты не вздумала бежать, - сообщает Веланга, всем видом давая понять, что она получила удовольствие от их исполнения.

— Я и не собиралась, - сквозь зубы цежу я, едва переставляя окаменевшие в буквальном смысле ноги.

Остается только посетовать, почему вместе с неспособностью к тауму мне заодно не достался и иммунитет к нему. Да-да, знаю, что все «серьезные» гипотезы по приобретению последнего описаны в книгах, чьи авторы еще при жизни снискали себе славу безумцев и фантазеров, но помечтать-то можно?

Убедившись, что обращенная, наконец, уходит, я рискую задрать подол и «любуюсь» на свои окаменевшие ноги. То есть буквально, потому что теперь у меня, как в той идиотской старой сказке про происки счастья, гранитные сапоги до самых колен. Теперь каждый сделанный мной шаг явно будет слышен