гостям по горшку в подарок нести. Народ бежит к царю на пир, а к черепану приворачиват за горшком. Продавал сначала по пять, потом по десять рублей, дошло по пятьдесят, а потом по сту рублей, и все купят. Дотуль докупали, один горшок остался. Ладит сам итти, подарками нести.

Главной боярин бежит царю на пир и приворачиват черепану за горшком. «Продай горшка!» — «Не осуди, нет боле, один есть да себе надо.» — «Сделай милость, уступи, я первой боярин». — «Я, пожалуй, уступлю, только сделай по моему: я в горшок накладу; съешь — горшок твой. «Дай, наклади — я отведаю, не могу-ли съись». Черепан наклал — понаклал приполна. Съел боярин.

Все собрались, а черепана нет. Приходит и черепан на пир. «Как-же ты, черепан, сколько в тебе скупости, пожалел горшка принести, а привез воз целой». — «Помилуйте, ваше царское величество! Был самой лучшой — боярин отбил! Меч ваш, а голова моя!» — «Да ты за этот горшок множество денег взял?» — «Помилуйте, ваше царское величество, не взял». — «Да как-ино, ты ты за што отдал?» — «Да не даром-же отдал, а сказать нельзя!» — «Скажи». — «За то отдал, што мой сор съел». — «Узнашь-ли?» — «Посмотрю, дак найду».

Посмотрел и увидел его в переднем углу, самой главнейший боярин. «Ну уколи, скажи которой». Он и уколол (показал пальцем). Призывает царь боярина к себе. «Ты-ли у черепана горшок за сор купил?» — «Я, царское величество!» — «И съел?» — «Съел!» — «Почему же ты сор съел?» — «Потому, что я без горшка не смел явиться к вам». — «Да мне разве горшка надобно было? мне надобно было черепана деньгами наделить. Не было горшка, даки так бы пришел. А ты теперь всю посуду исквернил и всех людей осквернил!» Взял царь, посадил боярина на вороты и растрелял.

ПРИМЕЧАНИЯ

Напечатаны в Сборнике Н. Е. Ончукова «Северные сказки» (СПБ. 1907) под №№ 2, 5 и 7.

1. Царь-Чернокнижник (Анд. 329). Широко распространенный сюжет в мировой сказочной литературе. Обычно он соединяется или с добыванием невесты (Аф. 130, a и b) «Елена Премудрая»; Худ. II, 63 (плохо записанный вариант); Сиб. 2 («Старик-охотник и Заветная птичка») или, что гораздо чаще, с возвращением обратно жены-волшебницы: срв. приведенную в настоящем сборнике сказку Ломтева (№ 13), куда в числе прочих эпизодов вошли мотивы возвращения жены и прятания; аналогичная разработка сюжета в сборнике Смирнова, 49 («Сказка про нужного и про богатого»), там же 178 («Хитрая жена») и 355 («Царь-людоед»), но все они представлены в плохих рассказах и неудовлетворительных записях. Этот же мотив — в репертуаре Винокуровой (Аз, I 10, «Мудрая жена»); в отличие от предыдущих, в нем не сама жена заставляет прятаться, но отец ее, что сближает ее текст с текстом Чупрова. Несколько особняком стоит сибирский текст, записанный Красноженовой (Жив. Стар., 1912, II—IV, стр. 303), где молодец прячется от волшебниц; в прекрасном нарианте (также сибирского происхождения), записаном В. Ф. Булгаковым от крестьянина Шарина, сначала заставляет героя прятаться отец, а потом дочь (Красн. Сб. II, 28).

Последнее (удачное) прятание изображается приблизительно одинаково почти во всех текстах: герой прячется или между листами волшебной книги или за волшебным зеркалом. У Чупрова: царевна кладет его под окошко, очевидно, вместе с тем и под книжку. Исключением является текст Верхорубова (Вят. Сб., 8), где волшебная книга перестает показывать, так как дьявол, которому оказал оригинальную услугу герой, перестал помогать царю-чернокнижнику.

Упоминаемая Чупровым птица Маговей встречается неоднократно в русском сказочном и былевом эпосе под аналогичным или сходно звучащим именем; в частности она встречается в песне о Ваньке-Вдовкине сыне и царе Волшане (Рыбн. I, 443—452), где герою также приходится прятаться от царя-волшебника, чтоб получить его дочь, Марью Волшановну. Помогает герою спрятаться Могуль-птица. Этот вариант важен тем, что в нем отчетливо выясняется роль огнива, уже утратившего свое значение в тексте Чупрова.

Прятанье, как самостоятельный сюжет, кроме текста Чупрова, встречается еще в Вят. Сб., 3: рассказано прекрасным сказочником, Верхорубовым: «Царь-волшебник» с очень сходным началом: «В одном государстве был царь-волшебник; он послал объявления по своему государству, что хто он него спрячется, тому отдам полжитья-полбытья и полцарства своего». Текст Чупрова все же еще сохранил связь, хотя и слабую — с мотивом добывания невесты; в тексте же Верхорубова этот мотив совершенно утрачен.

Почти все указанные выше варианты (кроме Афанасьевских) отличаются большой бытовой приуроченностью (особенно тексты Винокуровой, Верхорубова, Шарина), тогда как текст Чупрова — весь выдержан в плане строго фантастического изложения, что и делает этот текст одним из лучших образцов «классического» стиля». Замечательно, что его герой — просто «добрый молодец», без каких бы то ни было социально-бытовых признаков, тогда как у Верхорубова — героем является «мужичек из бедных», по имени Иван Гогарин.

2. Федор-царевич, Иван-царевич и их оклеветанная мать (Анд. 707). Хорошо известный сюжет «Царя-Салтана». Варианты в русской традиции довольно многочисленны: Аф. 159 и вар., 160; Худ. I, 21; III, 37, 112; Красн. Сб. I, 5, 35, 53, 59; II, 36, 41; Сок. 42; См. 27, 37, 96, 131, 234; Аз. I, 2 и др. Конспект этой сказки, несомненно, выслушанной непосредственно от какого-нибудь сказочника или сказочницы, имеется в бумагах Пушкина (Румянц. Музей, Кишиневская тетрадь. № 2366. «Русск. Стар.» 1884, т. 42); см. также Полное собрание сочинений А. С. Пушкина — изд. «Просвещение» (ред. П. О. Морозова т. II, стр. 586—587).

Наиболее интересны и богато разработаны, кроме текста Чупрова (Худ. III, 87, 112; Кр. II, 36 и Аз. 2, (текст Винокуровой) и Афанасьевские; впрочем, последние, особенно основной (159-а), явно подверглись литературной обработке собирателя. Несомненно, что ряд текстов — уже вторичного происхождения, под влиянием текста сказки Пушкина, известной по школьной и лубочной литературе. Этим обратным влиянием объясняется и столь большое количество вариантов (срв. по этому вопросу: Е. Аничкова. Опыт критического разбора происхождения Пушкинской сказки о царе-Салтане. Сб. «Язык и литература», т. II. вып. 2; Лен. 1928, стр. 92—139; также Slavia, 1927 г., где приведены также восточные и западно-европейские параллели, как фольклористические, так и литературного характера.

Основные линии сюжета о Салтане (нужно только отметить, что имена Салтана и Гвидона отсутствуют в русских устных редакциях, и Пушкин заимствовал их из сказки о Бове) в общем довольно устойчивы. Схема эта выдержана и у Чупрова. Но у него отсутствует обычный мотив подслушивания, замененный опросом царя. Похвальба девушек в чупровском варианте также довольно типична и встречается в большинстве вариантов. В некоторых девицы обещают вышить ковер-самолет, достать скатерть самобранную, достать кота-баюна, столб, с которого