— Хорошая печь, — похвалила Дуня. — Во все бы дома такую.

Мужчина улыбнулся, а боярышня догадалась, что перед ней стоит хозяин помещения, а не просто какой-то мастер. Вот поэтому он её знает, тогда как остальные глядели с любопытством и непониманием.

— А что полки не сделаешь? — спросила она, показывая на загроможденный стол, потом на стену и поводя ладонью, обозначая ряд полок.

Розмысл огладил бородку и смущенно выдавил:

— Да надо бы, но руки не доходят. Говорят, у твово деда в приказе много полок, и все одна к одной, а к ним ещё ящички выдвижные для свитков.

— Ага. Но свитки уже прошлый день, сейчас у деда все работают с книгами. Все листки собирают вместе и сшивают. Так легче хранить записи, делать общие метки и находить при необходимости.

— Хм, дело, — одобрил розмысл, невольно подгребая разные свитки, расправляя их и складывая вместе.

— А зачем Пётр Яковлевич хотел меня видеть?

— Мы кое-что сделали для вездехода… так боярин хотел, чтобы ты посмотрела.

— Так чего мы ждём?

— Пётр Яковлевич сам хотел показать.

— А, ну тогда ладно. Как зовут тебя, мастер?

— Никешка я, Трофимов сын.

— Никита значит, — переиначила Дуня на новгородский лад. Мода на уничижительное произношение имен всё больше охватывала москвичей, но с этим ещё можно было побороться. — А я Евдокия Вячеславна, — горделиво произнесла она, косясь на криво ухмыльнувшегося Семена Волка.

Никешка поклонился. Он слышал, что Дорониных возвысили и немного опасался прихода маленькой боярышни. Люди о ней разное болтали, и сам факт, что о ней говорили, уже заставлял опасаться её.

Семен Волк наслаждался теплом печи, не особо реагируя на ритуал знакомства. Дуня же переключила своё внимание на огромное по местным меркам окно. Через слюду не было ничего видно, но свет оно пропускало изрядно. И по нему сейчас усиленно стучали капли дождя.

Она поежилась. Хорошо, что розмысл пригласил её в тёплую избу, а то замерзла бы. Платочек намок мгновенно и волосы стали влажными, а это прямой путь к простуде. Вот был бы у неё зонт…

Дуня потянулась к кончику косички и начала наматывать его на палец, разглаживать и вновь наматывать, соображая, как устроен зонт. В некотором роде приходилось заново его изобретать.

Она задумчиво повернулась к столу, нашла ровно выструганную палку, подтянула её к себе, потом выковыряла из деревянного мусора ещё полтора десятка ровных палочек потоньше. Даже не стала спрашивать для чего их строгали.

Мастер молча наблюдал за ней, а когда боярышня стала искать ещё тонкие палочки, то сам подал ей. Дуня покрутила их, приставила к основной, а потом быстрыми росчерками накидала на обратной стороне какого-то свитка рисунок зонта, а на толстой палке поставила метки, по которым надо было сделать прорези.

— Это зафиксирует конструкцию в открытом положении, а чтобы можно было сложить все палочки, то надо сделать кольцо и вот такие выемки…

Дуня быстро говорила, чертя свинцовым карандашом схемку. Брови у Никиты ползли вверх. Он впервые видел, чтобы так быстро и точно появлялся рисунок несуществующей вещи. Причем боярышня сумела нарисовать не только саму вещь, но ещё детали крупным планом.

Боярич приоткрыл глаза и с мрачным видом вслушивался в тарабарщину, которой обменивались ремесленник и избалованная девчонка. Видел бы её дед, с кем она общается и держится словно ровня! Надо бы вмешаться и поучить её уму, но ему плевать. Его дело охранять её от беды, а не воспитывать. Непонятно только, почему всё же священник сбагрил его к ней. Дармовая сила ему нравилась и покуражился он вдоволь, давая унизительные поручения, а тут словно вошь под одеяние попала!

— Интересно, интересно, — бормотал Никита. — А сверху натянуть промасленную ткань или обработанную воском кожу…

— Тонкую кожу, а то зонт будет не удержать в руке.

— А почему зонт? Что за слово такое диковинное?

Дуня смутилась. Всё так быстро получилось, что она забыла придумать подходящее название, а теперь придется выкручиваться.

— Первая мысль была, что такой штукой можно защититься от солнца, а по латыни солнце будет… э-э, я думала, что «зонт» по латыни будет солнце, — призналась она, но уроки латыни ясно давали понять, что она ошибается.

— Может, лучше назвать дождевиком?

Дуня пожала плечами — ей было всё равно. У неё уже возникла новая идея. Зачем надо было мучаться и «изобретать» зонт, когда можно было сразу сделать шляпу-зонт? Но будут ли её носить? Она задумалась, а тем временем во двор въехал Пётр Яковлевич и ворвался в избу, как вихрь. Боярич Волк даже подскочил!

— Семён? А ты что здесь делаешь? — удивился молодой Кошкин.

— У меня послушание: охранять внучку боярина Еремея.

Пётр Яковлевич с удивлением перевёл взгляд с него на Дуню, а та еле оторвала взгляд от его фигуры. Кошкин грандиозно раздобрел и стал поперек себя шире! Это ж как он умудрился так разожраться? Но Петр Яковлевич сейчас смотрел на неё, ожидая ответа насчёт Семёна Волка и его послушания, и она обречённо кивнула, подтверждая случившуюся несуразицу.

— Ну, дела, — протянул Кошкин, вытирая появившиеся из-под меховой шапки капельки пота и тяжело дыша. — Ладно, Дунь, идём смотреть, что сделали мои мастера.

И они пошли.

Глава 9

Погрузневший Пётр Яковлевич провёл Дуню и её сопровождающих к дальней части двора. Увидев отцов вездеход, боярышня с любопытством осмотрела его. Он был вычищен, пропитан каким-то маслом и приобрел красноватый оттенок, но ничего нового она не приметила. Чуточку постояла, великодушно давая возможность разглядеть диковинную монстру Семёну Волку. Тот забавно таращил глаза и стоял с приоткрытым ртом, потеряв всю свою грозность. Дуня переглянулась с Кошкиным и оба они снисходительно улыбнулись.

Кажется, Семён заметил это и нарочито сурово сдвинул брови, но его взгляд то и дело возвращался к вездеходу.

— Семён, можешь поближе осмотреть его, — предложил Пётр Яковлевич, облокачиваясь на поддерживающий крышу столб, но Волков скривился, делая вид, что ему совершенно неинтересно и даже отвернулся. Получилось так, что он отвернулся