Шрифт:
Закладка:
Перерыв (*Карен выпивает очередную чашку кофе. Еще КОФФФЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!!*)
Итак, переходим к моим любимым реконструкциям и интервью. Это еле уловимые детали, которые отступают от формулы «Изгоняющего дьявола», но вызывают ничуть не меньше ужаса и тревоги. Давайте быстренько пройдемся по ним, потому что, на мой взгляд, эти милые небольшие детали суммарно создают отличный кумулятивный эффект.
– История Марджори про потоп из патоки абсолютно реальная. Захватывающее описание затопления Бостона патокой в 1919 году содержится в книге Стивена Пулео «Темный поток»[30]. То же самое с историей про растущих существ: она, очевидно, вдохновлена рассказом сравнительно малоизвестного автора хорроров[31]. Разрисованный растущими существами картонный домик Мерри напоминает фигурки из хвороста, которые встречаются в «Ведьме из Блэр» – не первом, но самом известном примере жанра «найденной пленки» в хоррор-кинематографе. В сцене срыва Марджори посреди ночи есть кадр с дверью ее спальни, показанной во весь экран. Затем дверь слегка выпячивается. Этот же кадр (только в черно-белой версии) представлен в бесподобном фильме 1963 года «Призрак дома на холме» Роберта Уайза, который основан на одноименном романе Шерли Джексон[32]. Слова Марджори о том, что голоса в ее голове такие давние, древние и вневременные, в сочетании с бредовыми речами, будто бы состоящими исключительно из согласных, сильно напоминают Говарда Лавкрафта. Естественно, позже мы узнаем, что Марджори была под впечатлением от произведений этого автора. Да пребудет со всеми моими друзьями Ктулху! («Ph’nglui mglw’nafh Cthulhu R’lyeh wgah’nagl fhtagn!» Если есть желание – проверьте, все ли я написала правильно[33]!!!). Ее жутковатые расспросы отца по поводу пребывания в раю и неуверенности в том, кто перед тобой – близкий человек или демон, позаимствовано у Владимира Набокова и его исключительно эффектного романа от лица ненадежного рассказчика «Отчаяние»). Песня, которую Марджори то поет, то напевает в ряде реконструкций (и которую продюсеры удачно используют как фоновую тему), – «Мрачное воскресенье»[34]. Она была написана венгерским пианистом Ре́жё Ше́решем в 1933 году. Песня легендарная не только потому, что ее как-то спела Билли Холидей, но и потому что ее нууууууу очень заунывная мелодия по легенде привела к суициду кучку слушателей, хотя ничто не предвещало такого конца. Ну разве не круто! (и да, я ее послушала уже раз 50 подряд… и пока я все еще здесь!!!!)
С учетом всего вышесказанного… В интервью ближе к концу пилотной серии Джон Барретт конечно же сообщает нам: Марджори заявляет, что она слыхом не слыхивала об Интернете или библиотеках не знает, откуда к ней пришли эти истории и песня, а равно и остальные ужасающие мысли, которые посещают ее. Со слов отца, Марджори неизменно говорила семье, психиатру, отцу Уондерли, почтальону и вообще всем, кто решался расспрашивать ее, что этот «вздор» просто приходит ей в голову, как будто бы он был там всегда. Она понимала, что все это – истории/мысли других людей, но клятвенно заявляет, что они не поступили из внешних источников.
Итак… у Марджори есть дар предвидения! А возможно и поствидения! В общем, какое-то видение! Сплошная гностика! Мы априори начинаем трястись от страха при одном упоминании чего-то ужасающего!!! Повторюсь, мне кажется, что это гениальный момент. Телешоу с первых кадров захватило воображение любителей хоррора. Уж если быть откровенной, представители нашей когорты не особенно притязательны. Мы как собаки, которые машут хвостами просто при виде угощения, вне зависимости от того, паршивая ли это печенька из магазина или целый стейк. Мы (да, обращаюсь к вам, вечно вынюхивающим свеженький хоррор ищейкам) не чураемся хорошо известного и затасканного, если оно пригодно для потребления. Для обычных людей перекопированные из классического хоррора эпизоды и мотивы могут быть до боли узнаваемы и провоцировать на автомате реакцию недоразвитых, практически атрофировавшихся культурных рецепторов в глубине их мозгов (мммм, мозгииииии!!!). И все же они будут воспринимать эти повторы как что-то свеженькое и пугающее.
(Отступление 4: Я все хочу написать, что «Одержимая» идеально укладывается в готический стиль. Но мои мысли надо оформить. Плюс, мне же нужно оставить себе материал для следующих постов, так? Так! Мне просто нравится сама идея того, как все выше обозначенные мотивы извне столь очевидно влияют как на сюжет телешоу, так и на Марджори. Если она и была одержима чем-то, кроме проблем с мозгом и/или сбоем в ДНК, то мне хочется верить, что это был безграничный, вгоняющий в трепет и ужас монстр массовой культуры. Одержимая коллективным сознанием!)
К тому моменту, когда мы наконец-то в заключительные минуты пилотной серии знакомимся с настоящей Марджори (а не с Марджори в исполнении Лиз Джаффе), шоу уже скрупулезно выстроило весь тематический фундамент за счет обращения к реализму, страхам по поводу упадка американского среднего класса и традиционных консервативных семейных ценностей, а также обращения к культурным урокам, переосмысленным или позаимствованным из классических произведений кинематографа и литературы в жанре хоррора.
В кадрах, будто бы отснятых на камеру видеонаблюдения, мы видим сидящую напротив безымянного интервьюера настоящую Марджори в трениках и толстовке ее футбольной команды. Она отбрасывает волосы и поднимает на нас усталые (неистовые?) глаза. Мы одновременно боимся за нее и боимся ее.
Она произносит срывающимся голосом: «Меня зовут Марджори Барретт, и мне нужна помощь». Мы содрогаемся, возможно, позволяя себе сдавленный нервный смешок. Нам стыдно продолжать наблюдать за героиней, но нас уже подцепили на крючок. Мы конкретно подсели на сюжет.
(здесь включается музыка из финальной заставки пилотного эпизода – все тот же минор «Мрачного воскресенья»)
Рэйчел замечает: