Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Добролюбов: разночинец между духом и плотью - Алексей Владимирович Вдовин

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 89
Перейти на страницу:
журналистике, и в идеологии.

«Современник», основанный Пушкиным в 1836 году, собрал лучшие писательские силы тогдашней русской литературы. В начале 1840-х годов журнал сдал свои позиции и утратил внимание широкой читательской аудитории, переключившейся на «Отечественные записки». Лишь в 1847-м, когда Николай Некрасов и Иван Панаев перекупили «Современник» у бывшего издателя Петра Плетнева, он постепенно становится ведущим русским либеральным журналом. В таком статусе его и застал молодой Добролюбов.

С 1856 года Добролюбов сотрудничал в журнале «Современник»

В апреле 1856 года, наконец, произошло знакомство усердного читателя «Современника» с ведущим сотрудником журнала Чернышевским, который описал это событие в воспоминаниях. Николай Турчанинов принес ему для публикации рукопись статьи Добролюбова «Собеседник любителей российского слова». Как только Чернышевский прочел «две-три страницы», он понял: «…статья написана хорошо, взгляд автора сообразен с мнениями, какие излагались тогда в «Современнике», и читать дальше нет надобности»{137}. Статья была принята к печати, а Добролюбов получил приглашение побывать у Чернышевского. За первым разговором последовали другие — до позднего вечера, до часу ночи: старший выспрашивал у младшего его мнение по самым разным вопросам. Так Чернышевский, по его признанию, прощупывал, годится ли молодой человек для постоянного сотрудничества в журнале. Он был вполне удовлетворен услышанным, но принял решение отложить регулярное сотрудничество до окончания Добролюбовым института, чтобы не усугублять и без того острый конфликт студента с директором Давыдовым{138}.

Первого августа 1856 года Добролюбов сообщил саратовскому ученику Чернышевского Турчанинову:

«С Николаем Гавриловичем я сближаюсь всё более и всё более научаюсь ценить его. Я готов бы был исписать несколько листов похвал ему… Знаешь ли, этот один человек может помирить с человечеством людей, самых ожесточенных житейскими мерзостями. Столько благородной любви к человеку, столько возвышенности в стремлениях, и высказанной просто, без фразерства, столько ума, строго-последовательного, проникнутого любовью к истине, — я не только не находил, но никогда и не предполагал найти»{139}.

Их сближение произошло стремительно. Уже к концу 1856 года, то есть через несколько месяцев после знакомства, они стали приятелями, хотя и обращавшимися друг к другу на «вы» (так будет всегда), но тем не менее постепенно обретавшими всё большую откровенность в долгих разговорах. Их роднило многое. Во-первых, оба были поповские сыновья, порвавшие со своим сословием, чтобы сделать светскую карьеру в столице. Во-вторых, оба вначале намеревались действовать на научном поприще, но постепенно оказались в журналистике, где их ждало признание. В-третьих, оба — Чернышевский раньше, еще в 1849–1850 годах, а Добролюбов в 1855-м — в силу разных обстоятельств утратили веру в Божественный Промысел и «воскресение из мертвых», перейдя к новой, как им казалось, самой прогрессивной системе взглядов. В-четвертых, оба обладали типичными качествами разночинцев: верой в собственную избранность, замкнутостью, принципиальностью, мирским аскетизмом и т. д. Более того, по меткому замечанию И. Паперно, «Чернышевский видел в Добролюбове своего двойника, реализовавшего многие стремления, которые сам Чернышевский, по разным причинам, не мог осуществить»{140}.

Но эти сходства не могли скрыть от более опытного Чернышевского существенное различие: он был напрочь лишен страстности и ригоризма своего младшего друга{141}. Забегая вперед намекнем, что старший был поражен тем, насколько интенсивной оказалась приватная жизнь Добролюбова, когда тот в 1858 году открыл ему, что происходит у него на сердце. Чернышевский, лишенный внутренних противоречий, колебаний между «духом» и «плотью», потратил много времени и усилий, чтобы осмыслить эту особенность добролюбовского темперамента и отобразить ее в своих романах, а главное — в «Материалах для биографии Добролюбова» и воспоминаниях о нем.

Совершенно очевидно, что Чернышевский сменил однокашника Щеглова в деле врачевания ожесточенной души Добролюбова и стал для него главным «авторитетом»{142}. В январе 1857-го Добролюбов подведет итог своей дружбы и расхождения во взглядах с Щегловым, формулируя свое политическое кредо:

«Я — отчаянный социалист, хоть сейчас готовый вступить в небогатое общество с равными правами и общим имуществом всех членов; а он — революционер, полный ненависти ко всякой власти над ним, но признающий необходимым неравенство прав и состояний даже в высшем идеале человечества и восстающий против власти только потому, кажется, что видит ее нелепость statu quo и признаёт себя выше ее. Идеал его — Северо-Американские штаты. Для меня же идеал на земле еще не существует, кроме разве демократического общества, митинг которого описал Герцен[10]. Я — полон какой-то безотчетной, беспечной любви к человечеству и уже привык давно думать, что всякую гадость люди делают по глупости, и следовательно, нужно жалеть их, а не сердиться»{143}.

Первые наброски доктрины Герцена появились в статьях начала 1850-х годов, после разочарования в идеях и ходе европейских демократических революций 1848 года. Под влиянием герценовских идей Добролюбов находился уже с 1855 года, в беседах с Чернышевским эти идеи обсуждались, конкретизировались, тестировались и, возможно, критиковались.

В задушевных разговорах приятели проводили поздние вечера и ночи, так что Добролюбов даже оставался ночевать у Чернышевского. Говорено было обо всём: в первую очередь о сомнении в вере, о новых убеждениях, о самостоятельности разума, направленного на уничтожение неравенства, нищеты, коррупции:

«С Н. Г. мы толкуем не только о литературе, но и о философии, и я вспоминаю при этом, как Станкевич и Герцен учили Белинского, Белинский — Некрасова, Грановский — Забелина и т. п. <…> Я бы тебе (Турчанинову. — А. В.) передал, конечно, всё, что мы говорили, но ты сам знаешь, что в письме это не так удобно»{144}.

Очевидно, что в этих беседах, как следует из умолчания, обусловленного опасностью перлюстрации, речь шла о новых течениях в философии — Фейербахе, последователем которого уже был Чернышевский, о французских социалистах Луи Блане, Пьере Жозефе Прудоне, об особой русской интеллектуальной традиции кружкового философствования, выпукло и не без иронии описанной в «Былом и думах» Герцена и «Гамлете Щигровского уезда» и «Рудине» Тургенева. Конечно же, обсуждался прочитанный Герцен: в цитированном письме далее речь идет о его известной книге «О развитии революционных идей в России» (1850), основной риторический прием которой — описание своеобразной антиправительственной «эстафеты», прославленного литературного мартиролога, в котором каждый писатель, поэт или мыслитель, задушенный самодержавием (на деле или в воображении Герцена), умирает как будто для того, чтобы передать преемнику «революционные идеи». Отсюда и в письме Добролюбова появляется эта цепь — «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова» и т. д.

В беседах весны и

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 89
Перейти на страницу: