Шрифт:
Закладка:
От грозы черно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии,
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока.[1]
И падающие вставали на колени, а потом и в полный рост, и те, кто почти выпустил от безнадеги рукояти, снова цепко за них хватался. И лишь Тили оставалась неподвижной, охваченная бессильным отчаянием, как черная бездна поглотившим ее. И странным диссонансом внутри нее ликовала радость короля.
Дали дымом завешены —
Их багровый пожар настиг,
Но раскаты и выстрелы
Здесь еще не слышны.
До грозы, до нашествия,
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.
Морщинистый шаман поднял голову и снова нашел цепкими глазами Тили. Он смотрел на нее, и она понимала, что он не оставит ее в живых. Но потраченная так нелепо магия восстанавливаться будет долго. А значит тот, кто убил ее мать, доберется сегодня и до нее. Чужими руками, что особенно обидно. И тут Тили стало страшно. Так безумно, панически страшно, как не было никогда. От этого несвойственного ей чувства она растерялась, а потом поняла, кто ощутил ее беспомощность и кто так сильно за нее боится. «Пожалуйста, — взмолилась она. — Не смей бояться! Не сейчас…»
До атаки, до ярости,
До пронзительной ясности
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок —
Пять минут на прощание,
Пять минут на отчаянье,
Пять минут на решение,
Пять минут на бросок…
Вокруг кипела битва, яростная и бессмысленная. Глаза шамана становились все уже и уже, превращаясь в щелки. Вот сейчас, поняла Тили, сейчас он ударит по ней. И страх вдруг прошел. Чертов ублюдок, занимавший трон, справился с собой. Чертов ублюдок, занимавший трон, далеко-далеко отсюда сделал одну единственную вещь, которая нужна были Тили в эти секунды, и магия хлынула в нее бурлящим горным потоком, наполняя драгоценной влагой иссушенные русла.
Шаман не успел какую-то долю секунды. На этот раз Тили не стала идти напролом. Она просто нащупала ту нить, что соединяла старика с его источником, и одним стремительным движением перерезала эту нить. И тогда ход битвы разительно изменился.
Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром —
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики.
Это значит — не все еще,
Это значит — пройдем.
…Она сидела, привалившись спиной к стене, и смотрела на воздух. Воздух перед ее глазами сгущался, и Тили решила, что дошла до видений. Но факт оставался фактом: из ниоткуда появлялась обычная серая дверь, висящая в нескольких сантиметрах от земли.
Несуществующая дверь отворилась, и из нее вышел человек. На этот раз он выглядел даже симпатично: высокий, широкий в плечах, довольно молодой.
— Безумный черный маг Ошо, — слипшимися губами выплюнула Тили. — И почему я не удивлена?
— Еле нашел тебя, — возмутился он. — Ты три года не колдовала. Я уж думал все! Каюк! А тут пару дней назад ловлю след моей девочки. Ну, а сегодня ты оторвалась на полную катушку. Твой донор, кстати, тоже. Как это он, вот так? На таких расстояниях?
— Что тебе надо?
— Все то же самое. Я раскладывал будущее и так, и так, но всяко получается, что Филу ты найдешь первая. Все же у нас с тобой очень созвучная магия, очень.
— Найду — сообщу. А теперь отстань от меня.
— Что ему нужно от тебя, Тили? — Монита уже спешила к ней, закидывая ставший ненужным лук за спину.
— Фила? — глядя на хозяйку труппы, выдохнул Ошо.
Глава двадцать девятая. Тили и не сброшенные хвосты
…И его руки скользят по ее спине, опускаясь ниже. И шершавые губы припадают к линии позвоночника, обжигают бедра, задерживаются у впадины за коленом. И волосы щекочут ей кожу. И Тили переворачивается на спину, тянет за волосы, побуждая любовника подняться выше, заставляя его навалиться на нее своей горячей тяжестью, и покорно раздвигает ноги, и уже от самого этого движения становится холодно внутри живота.
Анджей вдруг хватает ее за руки, пригвождая к черному мрамору, и требовательно спрашивает:
— Во что ты ввязалась, идиотка?
Тили вздрогнула и проснулась. Осторожно, чтобы не разбудить Мониту и Тапатуньку, деливших с ней комнату, предоставленную трактирщиком, вышла в коридор. На цыпочках дошла до кухни и принялась жадно пить, прямо из колодезного ведра. Дрожь не проходила, и она вылила кружку воды себе на голову. Ни разу за прошедшие годы король не говорил с нею во сне. Да еще так… по делу.
«Это все твое подсознание, и ничего другого», — прикрикнула она на себя, накинула лежавшую на табурете чью-то шаль и вышла на улицу. Вода стекала по ее волосам, шаловливыми струйками попадая за ворот рубахи. Ветер трепал черные флаги, подобно воронам затемнившие улицы Квитска. Слишком многих пришлось хоронить горожанам, и тоска и бабские слезы захлестнули вчера небольшой храм, где было отпевание.
Ступая босыми ногами по прохладной шероховатости каменной мостовой, Тили направилась к небольшой больничке, что располагалась за углом. Впрочем, здесь все было рядом.
Капитан Натан Кант был ранен в плечо и тоже страдал бессонницей. Он сидел на крыльце и курил пахучую солдатскую махорку. Появлению Тили босой, в длинной рубашке по колено и шали поверх, он не удивился. Лишь подвинулся, освобождая место рядом.
— А вы-то, всемогущий шут Его Величества, что делаете в этом захолустье? — спросил ее Натан.
Тили припомнила шероховатость приснившихся губ на своей коже и перехватила у него сигаретку, затягиваясь.
— Собираюсь снова спасти мир, — серьезно ответила она, — проводите меня в Ахтарту, капитан?
* * *
Бродячая труппа Мониты сидела на городской стене и смотрела на Тили. Та лежала посредине выкошенного поля за городской чертой, раскинув руки, и смотрела на небо. Лежала уже несколько часов. Труппа успела дать представление на городской площади и собраться в дальнейший путь.
— Может она сошла с ума от вида крови? — предположила Тапатунька, лузгая семечки.
— Нам пора выдвигаться в путь, — озабоченно сказала Монита. — Как долго она будет занята тем, чем занята?
— Еще пару часов, — сообщил им маг
