сунули рыло в Казань? Понимаю, если бы шустрила контрразведка, немецкий шпион в СССР проходит по ее части. Вашему ИНО — что в Москве не сиделось? Люди Серебрянского были в прямом подчинении Ягоды, минуя ГБ!

Это мне всегда подчеркивали товарищи из СГОН: смотри, салага, с младых ногтей попадаешь в элиту разведки, спецподразделение, что выше самой госбезопасности. Над нами только нарком и товарищ Сталин!

— То есть ты допер, что в НКВД все делается через одно место. Замечательное открытие, до него доходит каждый в органах, рано или поздно.

Себя капитан уже отделил от НКВД. Там — одни мерзавцы, а он, получается, на белом коне, образец для подражания…

— Это не ответ. Как вас занесло в Казань?

Чеботарев медлит, рассматривает меня с прищуром, словно взвешивает — достоин ли я знать подробности, сломавшие мне жизнь.

— Прошло в сводке, взяли некого Мюллера, что подозревался агентом Абвера. Вроде в Испании работал. Ну, а в Испании у Слуцкого свои дела. Хотел по старым связям Мюллера на немецкого резидента в Мадриде… Короче, я двинул в Казань, как Слуцкий велел. Звякнул в Москву о втором политзэке — тебе, значит. Уже после мордобоя звонил, ты не в обиде? — не смущается, что приказал начистить мне фасад. — Из Москвы вдруг здрасьте: это агент СГОНа, типа на стажировке, чтоб войти в контакт и разболтать немца. Слуцкий бегом к Ягоде: Серебрянский далеко, у него людей мало, давайте мы подхватим.

— Ну, подхватили. А тот, не помню фамилии, толстый, он чего на меня с наганом бросился?

— Чувырин. Не догадался? Тупой он был. Я не сказал про тебя. Знай, что ты подсадной, тот дурак все испортил бы.

А так все исправил и сыграл в ящик. Браво!

— Чтоб замазать собственную некомпетентность, вы решили арестовать моего отца.

Он хмыкает. Мол, как умели, так и работали. Не всем быть Серебрянскими.

— А кто мою маму арестовал? И что с ней?

— Ну, задерживал я, по приказу Слуцкого. На зоне оттрубила, да, где-то около года.

— А потом? — во мне теплится прозрачная от несбыточности надежда, что выпустили, смилостивились… Не хочется слышать продолжение, оно падает на меня, как топор на плаху.

— Умерла, конечно. Болела сильно, сердцем. Сам пойми — лагерь, тяжелый труд.

Я вскакиваю, не в силах сдержать эмоции. Желание прикончить урода кипит Везувием…

— Ты правильно решил — сдернуть. Что бы ни вышло с той операции, Слуцкий давно сказал — тебе не жить. Попользоваться и убрать. Как Артузова.

— Что-о?!

— Взяли его. Верно, уже закопали.

Мерзавец с чувством перечисляет фамилии разведчиков — или только схваченных, или пущенных в расход.

— …Вот, Теодор, такие дела. Мы оба в одной лодке. На Родине нас ничего не ждет. Только пытки и расстрел. Да…

Мой привычный внутренний мир трещит по швам, голова разрывается на части, а мир внешний требует сохранять самообладание и действовать. Чеботарев отправил меня в нокдаун, но не добивает. Что же, сердобольность ни разу не доводила боксеров до добра.

— Откровенность за откровенность, товарищ капитан ГБ. У вас последний шанс соскочить. Абвер не станет преследовать, если не договоримся. Но, заключив сделку, вы никуда от нас не денетесь.

— Ясно, — кривится он. — Все выведаете и прихлопнете, не заплатив.

— Не судите Абвер по НКВД. Здесь прагматики, а не палачи. Вам отдадут каждый доллар до цента, но будете обречены жить в Рейхе, служить фюреру и получать оклад на уровне гауптмана пехоты.

Он сосредоточенно размышляет, не зная, куда кинуться. Подсказываю.

— Я так понимаю, англичане и этого не посулили.

— Они… — Чеботарев для МИ6 не находит цензурных слов, зато другие в избытке. — …Скупые, сволочи. «Британская империя гарантирует вам убежище». Маркиз Колдхэм — их, так сказать, полномочный представитель. Улыбается, вроде как одолжение делает. Подданство и убежище. И все. Да мне хотя бы тысяч двадцать-тридцать, так закопаюсь, меня фиг кто обнаружит. Слушай! Уболтай начальство на мои условия — десять тыщ за каждый скальп и пятьсот с него твои.

— Передам. Но вы много просите. Знаете, какой сейчас курс доллара к марке?

— Знаю. До хрена! — волосатый кулак с седыми волосками лупит по ладони левой. Капитан, недавно дрожавший, что положу его на месте, сейчас захлебывается от алчности. — Да! Но у меня ж это единственный шанс в жизни.

— Вот что. Сейчас беседуем с моими буграми. Просите пять тысяч и ниже не спускайтесь. Я встреваю, предлагаю дать пятерку в аванс, вы сдаете одного агента, средней ценности. Лучше — коммуниста-еврея, наци обожают такие объекты разработки. Потом следующую пятерку, мне десять процентов, пять сотен с каждой суммы. У вас выйдет около полутораста тысяч. Целое состояние, между прочим.

Торгуемся дальше. Переводим марки в доллары и фунты, один раз экс-капитан произносит совершенно бессмысленную вещь — сколько это будет в советских рублях. Цифра, пересчитанная по черному рынку, впечатляет, но Чеботарев снова жмется. Потом протягивает пятерню. И я жму руку человеку, убившему мою маму.

Как два кореша, мы неторопливо топаем к «Адмиралу». Дюбель услужливо покидает салон, чтобы не создавать тесноты.

Переговоры на кожаных сиденьях рекордно коротки: и эсэсовский, и абверовский начальники боятся спугнуть удачу. Дитман охотно извлекает из-под приборной доски толстую пачку рейхсмарок, отсчитывает тринадцать тысяч, чуть больше затребованных пяти тысяч американских. Как только деньги (в сумме, мной никогда не виданной) меняют хозяина, эсэсовец рявкает:

— Фамилия?

— Федор Зусман, атташе советского посольства в Берлине. Резидент разведки Генштаба под дипломатическим прикрытием.

Вижу кислую мину на лице плательщика. Еще бы, и без того известно, что советский МИД — сплошь крыша ИНО и военных. Информация стоит бутылки коньяка, но не ефрейторской зарплаты за два года. Вся комбинация висит на волоске. Если начнутся разговоры, между делом промелькнет моя связь с НКВД…

Дитман давит:

— Давай нормального агента-нелегала. Настоящую русскую грязную свинью.

Капитан называет псевдоним, фамилию, имя, адрес, режим связи, текущее задание. Лемке тщательно записывает. Дитман едва скрывает торжество, хоть информация еще не проверена.

Я молюсь Богу, в которого не верю. Сделай так, чтоб раскрытый предателем сотрудник уже получил радиограмму с приказом бежать.

Или не получил. Потому что его нет в списке, спущенном из Москвы. Тогда мы его убили.

Если бы не вмешался или ситуация вышла бы из-под контроля, Чеботарев выдал бы все данные немцам, включая этого человека. Добровольно, за деньги. Или после интенсивного допроса. Но это предположение. А тут — свершившийся факт. При моем участии уничтожен советский разведчик. Да, кого-то спасу, если удастся заткнуть рот перевертышу, наверное — многих, быть может — десятки. Не оправдание, ведь в первую очередь, шагая через кусты у медвежьей ямы, думал о себе.

Сколько же еще народа я убью, чтобы просто выжить? Сколько раз пожму руку мерзавцам, достойным только пули в лоб?

Перебежчик назначает встречу на завтра