не дают. Раскричалась так, что малой поддержал её заливистым рёвом и вынудил настырного дознавателя убираться подобру-поздорову.

На китайской стороне их принял, к удивлённой радости Дмитрия, его старый знакомый Лю Чжэнь. Оказалось, после разгрома ихэтуаней Лю не стал возвращаться на стройку дороги, а вернулся туда, откуда отправился на КВЖД – в свой цзунцзу, который представлял из себя сельский сяохаоцзы[15], в понимании казаков – хутор.

Но вернулся Лю к родному очагу по совершенно особой причине. Будучи в Харбине, он познакомился с русским агрономом Прикащиковым, который приехал в Маньчжурию ещё в 1898 году для сельскохозяйственного обследования и увидел, что при хорошем климате и благодатных землях тут нет ни фруктовых деревьев, ни ягодников, ни хороших овощей. Даже картофель и тот, оказывается, китайским крестьянам не известен. Прикащиков выписал из Европы семена и саженцы и начал выращивать сам, а затем и распространять по краю огородные культуры, плодово-ягодные кустарники и деревья. И всё стало прекрасно расти и приносить плоды. А китайцам только покажи – крестьяне быстро подхватили начинание, и Лю Чжэнь решил не отставать. На участке его цзунцзу и картофель, и арбузы уже приносили хороший урожай, и виноград обещал не подкачать.

– А у нас арбузы не растут, – огорчился Павел, выслушав рассказ Лю на ломаном-переломаном русском языке.

– Да ерунда, – не согласился Дмитрий. – Работать надо, и будут расти. Земли-то одинаковые.

– Да-да, – закивал Лю Чжэнь. – Лаботать надо, лаботать!

Разговаривать с Лю Чжэнем было сложно, но главное, он всё понимал и исполнял то, что требовалось. А требовалось от него немало: русским надо было тайно посещать казачьи станицы по берегам Амура и так же тайно возвращаться. Они агитировали за съезд Амурского войска, на котором было бы сказано о всех бедах казаков, о несправедливостях, которым они подвергались на службе и в быту, а главное – съезд должен был поднять на борьбу за лучшую жизнь против самодержавия. Правда, по вопросу борьбы с самодержавием полного единогласия у агитаторов не было.

– Все наши беды от местных чиновников, – стоял на своём Павел. – Царь дал казакам привилегии, а местные чинодралы всеми правдами и неправдами их урезают, и плевать им, как казаки с хлеба на воду перебиваются.

– Ты же сказал, что не казак, – усмехался Дмитрий, – а ратуешь не за рабочих заводских, не за служащих почтово-телеграфной конторы, которые уже которую неделю бастуют. Кстати, их забастовочный комитет обещал в нужное время разослать телеграммы по станицам для сбора делегатов съезда. Они нас поддерживают, и мы должны отвечать тем же. Только единство приведёт к победе.

– Да, ушёл я из казаков. Не по мне эта служба. Но я их знаю лучшей, чем тех же телеграфистов. И не по книжкам учёным, а по жизни – и мирной, и военной. А вот ты, сын офицера, получил высшее образование по соизволению царя-батюшки, работал на хорошем жалованье, чё ты на царя хвост подымаешь? Чем он тебе не угодил?

– Я хочу, чтобы всем жилось хорошо. Всем, а не только таким, как я.

– Ты чё, новый Христос али как? Никогда не было, нет и не будет, чтобы всем хорошо. И в революции будут начальники, у которых жалованье больше и которые жить будут лучше. А потом, ладно, уберём мы царя, но кто-то же будет на самом верху, и какая разница, как он называется.

– Он будет называться президентом, и его весь народ будет выбирать.

– На всю жизнь до самой смерти?

– На несколько лет.

– А-а, ну, тады он будет воровать напропалую. Надо же успеть: и себе, и детишкам, и внукам с правнуками. Вот ежели б на всю жизнь выбирали, тады да, воровать смысла нету. Почему царь не ворует? А он до самой смерти всего хозяин!

– А за президентом должен следить парламент. Такой же, как наш съезд, но со всей страны.

Павел подумал, словно споря сам с собой, покачал головой и согласился. Дмитрий, довольный, хлопнул товарища по плечу, засмеялся, смех перешёл в кашель, долгий и надрывный. Платок, которым Вагранов прикрывал рот, окрасился красным.

– Худо, брат, – вздохнул Павел. – К знахарке тебе надобно. Барсучий жир пить али настойку лука с чесноком.

– Хорошо, что не мышиный хвост жевать или лапкой лягушачьей закусывать, – отдышавшись, откликнулся Дмитрий.

– Ты напраслину на знахарок не наводи, – обиделся за народных целительниц Павел. – Я малой был, тож кашлял с кровью, так меня баба Феня, знахарка зеленоборская, барсучьим жиром мигом отпоила. Одно плохо: уж больно противный он, этот жир, даже с молоком и мёдом всё равно погано.

Разговор их услышал Лю Чжэнь и вечером того же дня принёс Вагранову глиняный горшок с какой-то жидкостью. Из ломаных объяснений китайца с трудом удалось понять, что это как раз и есть настойка лука и дикого чеснока, и выпить её надобно всю разом. Пахло действительно чесноком, но Дмитрий этот запах любил, поэтому без особого отвращения сделал несколько глотков, передохнул и допил остальное. Лю Чжэнь сказал, что приготовит ещё, потому что надо пить только свежее зелье.

– Какой всё ж таки народ терпеливый, – сказал, глядя на него, Павел. – Мы их шпыняем, помыкаем так и эдак, побоище им в Благовещенске устроили – до сих пор дрожь пробират, – а они к нам с улыбкой, с поклонами. Готовые рабы!

Павел забыл, как меньше десяти лет назад, лёжа в госпитале, сожалел, что не довелось ему гнать «косоглазых» на утопление; как пытался изнасиловать Цзиньку; как с радостью и удовольствием рубил их в Айгунском походе. Забыл или… или по-просту не хотел вспоминать. Уж больно неприятные, а то и просто страшные эти воспоминания. Тьма в них прячется, жуткая тьма, а с тьмой лучше не встречаться, тем более лицом к лицу.

– Я бы сказал по-другому, – не согласился Дмитрий. – Они просто не любят воевать и стараются всё решать мирно. Заметь, сколько раз их завоёвывали, а всё равно в конечном счёте получается, как они хотят.

– Не знаю, не знаю, – недоверчиво протянул Павел. – И давай спать. Завтра рано вставать.

Лю Чжэнь выделил русским небольшую фанзу, где они спали на кане, подогреваемом от очага. Сюда им утром и вечером приносили еду – чжуши и фуши[16], днём они наведывались в станицы и встречались с казаками, ведя агитацию. Дмитрий записывал жалобы и пожелания, чтобы использовать их в решениях съезда.

Чтобы сбить со следа полицию, переправлялись через Амур то выше, то ниже Благовещенска, меняя чередование. К точкам переправы и обратно добирались верхом, на лошадях, которые раздобыл глава цзунцзу; на местах к их услугам