Шрифт:
Закладка:
С войной покончили, теперь за бунтовщиков возьмёмся. Как говорят, покажем им кузькину мать! Кстати, зачем показывать мать какого-то Кузьки? Вешать надо, как это делали англичане при бабушке Аликс, вечной королеве Виктории. Да, они вешали, а у нас кто этим займётся? Спросить у Григория Ефимовича? Так это он же и посоветовал послать в Портсмут Витте, когда я пожаловался на несносного строптивца. Вот, мол, провалит Витте переговоры, можно будет выгнать его с позором. А всё, видишь, как обернулось. Гадай теперь, как наградить. Аликс говорит: мол, дай ему титул и отставь в сторонку, чтоб не путался под ногами. И что дать? Графа, как дед генералу Муравьёву за договор с Китаем?.. А что, пожалуй, годится! Там – за договор с Китаем, тут – за договор с Японией. Аналогично!
Вынырнувшая параллель с Китаем повернула размышления императора в другую сторону. Было же время, когда он главной задачей своего правления видел движение России на Восток, освоение колоссальных пространств, которые наверняка наполнены не только мехами, лесом и рыбой. Неслучайно же все последние пятьдесят лет там и сям обнаруживаются золотые месторождения, и Россия, при Екатерине Великой почти не имевшая своего золота, сегодня обеспечивает драгоценным металлом свою валюту. А если в земле так много золота, то и другие полезные ископаемые в ней прячутся, надо только как следует поискать. Конечно, жаль, что придётся уходить из Маньчжурии, она гораздо привлекательней Сибири, но, с другой стороны, можно плотней заняться проектом железной дороги от Байкала к Чукотке, а там и в Америку. Строительство КВЖД тоже чему-то научило, хорошо, что Витте послушались.
Витте! Опять Витте! Куда ни глянь, на него натыкаешься. Ладно, дадим ему графский титул, пускай наслаждается. Впрочем, рано отпускать на покой. Революция, есть чем заняться. Пусть попробует с ней справиться. Америку он обаял!
Николай Александрович повеселел и решил поехать в Царское Село, к семье. Хоть ворон пострелять, что ли, а то развелось этой нечисти, всю столицу закаркали. С сыном, опять же, хочется поиграть, он такой забавный годовичок. Цесаревич! Долгожданный наследник! Вот только с кровью у него нелады, гемофилия, чёрт бы её побрал! Подарочек от бабушки Виктории, это от неё Аликс наградила сына. И как после этого прикажете её любить? А она обижается: ей тоже хочется мужской ласки. Годы, мол, ещё не старые. Годы… Сколько их осталось, по предсказанию Авеля? Четырнадцать? Нет, уже только тринадцать! И никто ведь не знает, каково это, каждый день думать о печальном конце, словно стоять лицом к лицу со Смертью!
15
31 августа 1905 года Марьяна родила сына. Родила легко, не испытывая мук, пугающих первородящих, да ещё в возрасте, женщин. Ребёнок заорал радостно и звонко, был беленький, без японской желтизны, зеленоглазый и грудь ухватил сразу, будто страшно проголодался в материнской утробе. Сосал, причмокивая и вздыхая, чем веселил мать и вызывал у неё схожее с сексуальным наслаждение. И, как ни странно, эти ощущения смешивались в её душе с грустью и недовольством собой: зря она послушалась Павла Ивановича и не забеременела, был бы ребёнок от любимого человека.
Отец, капитан японской армии Кэзуо Кавасима, назвал мальчика Кэтсеро, что означало «победный сын». Потому что всего лишь за 8 дней до этого события в американском городе Портсмуте при содействии президента САСШ Теодора Рузвельта между Россией и Японией был подписан мирный договор. Унизительный для огромной старой империи, зато эйфорийный для зарождающейся молодой. Сын Кавасимы символизировал победу.
Через три недели Марьяна бежала из Яньтая на север. Помогли Ван Сюймин и Цзинь. Бежала вынужденно: хотела ещё месяц кормить ребёнка грудным молоком, но пришёл Кавасима, крайне раздражённый, и сказал, что получил приказ эвакуироваться в Японию.
– А как же Кэтсеро? – спросила Марьяна.
Она, конечно, хотела спросить: «А что будет со мной?» – но знала, что вопрос о ребёнке для Кэзуо значит гораздо больше.
– Кэтсеро поедет со мной. – Ответ Кавасимы прозвучал излишне резко, поэтому он добавил мягче: – Я бы взял и тебя, но не могу.
– Вся твоя команда эвакуируется?
Марьяна постаралась спросить небрежно, однако получилось почти жалобно, и оказалось, что это самый подходящий тон, потому что капитан взял её за плечи и повернул к себе.
– Уезжаю только я. Это – приказ. Ты останешься с Мицуоки. Он на тебя давно поглядывает.
Вот так: командир передаёт любовницу заместителю вместе с делами. У того, и верно, масляные глаза и при виде неё губы облизывает. Уже предвкушает, слизняк жёлтозадый! Ничего, переживёт как-нибудь!
Кавасима, видно, что-то заметил, потому что сказал тоном, не терпящим возражений:
– С этого дня ты снова будешь выходить в город с охраной.
– Почему? – неприятно удивилась Марьяна.
– Чтобы не вздумала бежать. Не забывай: ты – военнопленная, и мы можем тебя расстрелять.
– Военнопленных не расстреливают.
– Да, не расстреливают, но могут убить при попытке к бегству.
Вот дьявол косоглазый! Всё просекает! Как же быть?! Как быть?!
И опять он догадался или почувствовал её состояние.
– Понимаю: ты полгода имела почти полную свободу, а теперь опять под конвой. Тяжело! Хорошо, поступим так: я уеду через два дня, и эти два дня ты будешь без охраны. Поняла? Два дня.
Он сказал про два дня с таким нажимом, что она поняла: делай, что сможешь. Он не мог её забрать с собой (как будто она об этом мечтала!), но не хотел и оставлять заместителю; не имел права и отпустить на свободу: всё-таки военнопленная. Но шанс давал!
И она этот шанс использовала. Нет, она не побежала прямиком в мастерскую Сюймина, это было бы слишком неразумно: мало ли что задумал Кавасима, вдруг его шанс – всего лишь уловка для поимки тех, кто возьмётся ей помогать. У Марьяны с Сюймином был уговор: если она придёт на шичан в русской одежде, то бишь в широкой юбке и казачке[11], голоушая[12] – значит, надо срочно бежать. И если в ответ жёлтый бумажный фонарик над входом в мастерскую сменят на красный, нужно постараться незаметно добраться до фанзы, где будет ждать Цзинь. Она знает, что делать.
Всё прошло как нельзя лучше, если, конечно, не считать сердечную боль от расставания с Кэтсеро. Ребёнок лежал запелёнутый в кроватке, когда она наклонилась поцеловать его на прощанье. Увидев мать, он
