— Ну, ладно, схожу, — нехотя промямлил Мишка, но бумажку взял и, неуверенно оглядываясь, побрел в указанном мною направлении.

Я же молниеносно схватила за руку мартышку Маню, которая стояла с обезьянкой, и паническим шепотом изложила ей суть дела. Надо отдать должное сестрице: она не заплакала, не закричала и даже сумела сохранить лицо. Резко развернувшись на задниках сланцев, она уж было собралась бежать, но фотограф вспомнил о своей обезьяне, по-прежнему висящей на Мане. И запричитал, словно обезьяна была ему родной дочерью.

Отцепив животное, Маня, по-прежнему молча, продолжила тянуть меня в сторону дома.

— Постой, — из вредности уперлась я, — куда ты меня тянешь? Ты хоть поняла, что я тебе сказала? Леньчик твой предатель, Иуда, продал нас за понюшку табаку, а ты за него замуж собиралась, между прочим. Домой нельзя, нас же там и перехватят. Пошли в полицию, не все же они продажные. Там нам хотя бы смогут обеспечить защиту, расскажем, как все было…

— Ты с ума сошла? Да у нас голова в морозилке! Менты нас за организованное групповое убийство примут, как родных. Такой подарок. Да и доверия к ним нет. Если дружок Леньчика и правда в группировке, то менты у них все куплены. Нам бы до дома добраться, там есть свой родной Валерка. Не даст пропасть за фунт изюма. Отдохнули, твою дивизию…

— И давно он стал тебе родным? — не удержалась я. — Валерка тоже мент, хоть и друг, конечно. Неизвестно, как он воспримет нашу историю. И потом, до дома добраться надо, а пока я не представляю, как нам это сделать. Сейчас они уже договариваются с кавказцем, а через полчаса могут нас закопать в ближайшем овраге.

Мысли об овраге придали Мане ускорение, и она еще интенсивнее заработала ногами. Я болталась где-то в районе ее подмышки и делала вялые попытки высвободиться, очень напоминая себе обезьянку, замученную сестрицей.

К дому Семеновны мы пробирались партизанскими тропами, зашли в калитку со стороны огорода и, оглядевшись, вприсядку добежали до веранды. Хозяйка отсутствовала, что было нам только на руку: лишние объяснения отняли бы время, да и что бы мы ей сказали? Кот с видом уездного барина дремал в кухне на столе и при нашем появлении приоткрыл только один глаз.

— Может, оставим его тут? — не удержалась Маня, видимо, вспомнив, как Санька нагадил ей в босоножки.

— Ты с ума сошла? — возмутилась я, судорожно запихивая вещи в чемодан. — Коней на переправе не меняют. В смысле, друзей. В смысле, котов. Короче, Склифосовский, давай быстрее, каждая минута на счету.

Вещи мы собрали в рекордные сроки. В основном, потому, что еще не успели все их достать. Хозяйке было уплачено за весь срок вперед, так что наша совесть была чиста. Мы скатились по лестнице, отбивая ноги чемоданами, я запихала недоумевающего кота в сумку, мы перекрестились и, осторожно выглянув, припустились в сторону пустыря сразу за домом.

— Куда мы? — почему-то шепотом спросила Маня, лихо перепрыгивая через кочки.

— Не знаю, — честно призналась я, еле попевая за ней. — Надо отсидеться до темноты, а там будем ловить попутную машину, маловероятно, что они будут следить за всеми попутками. Логичнее оцепить автобусную станцию и ж/д вокзал, взяв нас в кольцо.

— Слушай, а ты уверена, что это был тот самый кавказец, — заныла сестрица, наступив в коровью лепешку. — Может, ты перепутала? И вообще… Оцепить вокзал, взять нас в кольцо. Как-то все это театрально, не слишком ли много чести для нас двоих?

— А голову мне в машину положить — не театрально? — разозлилась я. — Для меня вообще вся эта история — сплошной театр абсурда. Но я пытаюсь спасти наши задницы. Я еще не понимаю, что происходит, но то, что наши случайные попутчики оказались знакомы с убийцами, как-то меня не вдохновляет.

Пока мы вяло спорили, вдали показались деревья, через которые угадывался чей-то симпатичный приусадебный участок. Кое-как мы доковыляли до вожделенных березок и присели передохнуть. Маня закурила и привалилась к стволу. Я последовала ее примеру.

— Куда пойти, куда податься? Кого найти, кому отдаться? — запела Марья дурным голосом, из сумки ей отозвался Санька. Пришлось выпустить его на травку.

— Отдаться бы в руки доблестной полиции, но что-то и этот вариант пока не радует, — протянула я, затягиваясь.

— Ага, — уныло согласилась сестрица и придвинула к себе черный пластиковый пакет. При мимолетном взгляде на него мне поплохело окончательно.

— Маня, что это? — трагический шепотом обратилась я к ней, борясь со слезой. — Только не говори, что это то, о чем я думаю…

— Конечно то, — огрызнулась она, — или надо было ее там оставить? Как ты себе это представляешь? Это же улика, это же…

— Это же геморрой на мою задницу! — заорала я, пользуясь тем, что место было явно пустынное, и слышать нас никто не мог. — Куда мы ее потащим? Да нам бы самим хоть как-то добраться до дома. А тут еще это… И потом, жара… Куда мы ее денем? Я даже думать не хочу…

— Вот и не думай, — заявила эта нахалка и обиженно засопела. — Вообще-то голова — наша общая головная боль, и ты могла бы быть повежливее. Она мне уже как родная. Оставить ее этим упырям… Там полно твоих отпечатков…

— Тебе всегда исключительно везло на принятие глупых решений. Не далее как вчера, Леньчик был тебе чуть ли не мужем, а сейчас упырь… — не удержалась я от шпильки в ее адрес.

— Кто же знал? Прикидывался хорошим. Я уже даже подумывала забрать его с собой во Францию, пригодился бы в хозяйстве. В труппу свою взяла бы, у меня как раз костюм круассана пропадает…

Несмотря на плачевность нашего положения, при мысли о Леньчике в костюме круассана я сложилась пополам от смеха, но сестрица меня решительно прервала:

— О голове надо подумать. Сейчас все растает и…

— Молчи! — гаркнула я и встала на цыпочки, чтобы рассмотреть близлежащее к нам человеческое жилье. — Пошли вперед, спросим у хозяев, где тут хоть какой-то магазин, надо купить заморозку и дождаться темноты. Сейчас часа три, нам еще куковать и куковать. Желательно под магазином, где продается хоть что-то холодное.

— Пельмешек бы, —