Шрифт:
Закладка:
– Что с рукой? – спрашиваю из-за обычного любопытства. Наверное…
– Поранился.
– И?..
– Болгарка. На работе, – коротко отвечает.
Врёт? Не знаю. Когда-то он тоже «ранился», а на самом деле… Скажем так, был слишком импульсивным.
– У врача был?
– Нет, – пожимает плечами.
– Ну, как так, а? – повышаю тон, а он улыбается. В глазах цвета виски появляется блеск, отчего я еще больше краснею. Произношу более сдержанно: – нельзя наплевательски относиться к своему здоровью. Сходи в больницу. Пожалуйста.
– Дин, ты же знаешь, я не по больницам.
Ухмыляется. Смотрит выжидающе. Ждёт, когда я предложу свою помощь.
Чёрт!
– Я могу посмотреть твою руку, но не здесь, – выдавливаю из себя, понимая, что совершаю ошибку.
Дина
– Когда ты говорила «не здесь», я думал мы поедем домой. Ко мне... – вздыхает Шагаев.
Я разматываю грязные бинты на его руке и поджимаю губы, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заулыбаться.
Размечтался.
– Не крутись, – произношу не так строго, как хотелось бы.
Достаю из автомобильной аптечки перекись водорода, стерильный бинт. Среди всего содержимого примечаю упаковку презервативов. Не глядя, сую её обратно, в сумку. Щёки вспыхивает румянцем. Смущаюсь. Отвожу в сторону взгляд, а он широко улыбается. Наслаждается моей неловкостью, получая от этого некий кайф.
– Раны неглубокие, но всё равно... Нужны регулярные перевязки. Как давно ты менял бинты?
– Не помню, – пожимает плечами. – Некому менять.
– Сам виноват, – бубню под нос, а затем, поняв, как двусмысленно прозвучала фраза, добавляю: – нужно обращаться за медицинской помощью.
– Так я...– мнётся, подбирая слова. – Обратился. К тебе.
Его хриплый голос заставляет меня содрогнуться. Тело пронизывает импульсом. По позвонкам бегут мурашки. Сердце начинает биться чаще, а дыхание затрудняется.
Заканчиваю с перевязкой. Завязываю узел. Дамир тянется ко мне второй рукой. Прикасается к плечу.
– Спасибо, – улыбается. Нежно смотрит, хочет сказать что-то ещё, но не решается.
Я тактично отодвигаюсь в сторону. Облокачиваюсь на спинку сиденья. Прикрываю глаза:
– Отвези меня домой. Пожалуйста.
– Как скажешь.
Дамир запускает двигатель. Бросает на меня беглый взгляд, а затем сразу же сосредоточивается на дороге.
– Почему ты бросила мединститут? – спрашивает между прочим.
– А сам, как думаешь?!
– Беременность. Отец. Всё понятно. Почему не восстановишься? Разве ты не мечтала стать врачом?
Ничего тебе не понятно, Шагаев!
И не поймёшь.
Когда рождаются дети, то все мечты прячутся в тёмной комнате, в тайниках души. Так далеко, что искать будешь, но не найдешь! Их просто больше нет!..
– Мне это не надо, – грустно вздыхаю.
– Почему?
– Не хочу.
– Зря. У тебя талант лечить людей!
Его фраза ранит сердце, душу.
Зря? Возможно.
Да только, как это сделать? Как?
Невозможно. Отныне я – мама и всё, что я делаю, в первую очередь, ради сына.
Не могу бросить работу. За что буду жить? Платить по счетам?
А учиться? Когда? В перерывах между взрослением сына и обострением бронхиальной астмы у матери?!
– Дамир, не нужно. Не хочу говорить на эту тему, – отворачиваюсь к окну, и он замолкает.
Больше ничего не спрашивает. Молчит. И мне это подходит!
В сумке жужжит мобильник.
Достаю.
Вглядываюсь в экран телефона и бледнею.
Давид.
Сбрасываю вызов.
Не хочу говорить. Только не сейчас.
– Останови машину здесь. Я хочу выйти.
Дамир недоумевает или делает вид:
– Я подвезу до самого подъезда.
– Не нужно.
– Дин, уже поздно. Не страшно ходить по тёмным улицам?
– Нет, – качаю головой.
Страшно представлять, что может произойти, если под тем самым подъездом сейчас стоит чёрный Мерседес.
– Ладно, – Дамир останавливает машину в метрах тридцати от моего дома.
– Спасибо, – кидаю напоследок и выскакиваю из авто, прихватив с собой пакет.
На негнущихся ногах плетусь к дому. В свете уличных фонарей примечаю Мерседес. Сердце пропускает череду ударов. В голове бахает молот.
Расправляю плечи. Делаю глубокий вдох и, как ни в чём не бывало, прохожу мимо Мерседеса.
– Дина, – за спиной слышится мужской голос.
Оборачиваюсь.
Дина
– Ты не отвечаешь на мои звонки. Дин, я же с ума схожу. Без тебя, – Давид смотрит на меня в упор. Хочет подойти, прикоснуться, но… Вижу, сдерживается. – Почему так поздно?
Указывает на пакет с продуктами. Хмурится.
Я нервно сжимаю ручки того самого пакета и пытаюсь делать вид, что внутри сплошное спокойствие, равнодушие. Не получается. Слишком много эмоций за один вечер.
Запах мужского одеколона кружит голову. В сердце отзываются струны. То ли плачут, то ли мне просто плохо.
Как переступить через себя? Как наплевать на гордость?
– Молчишь… – произносит с грустью, с отчаянием. – Ну скажи мне хоть что-то!
– Привет, – вымученно улыбаясь.
– Привет.
Давид не сдерживается. Делает в мою сторону шаг. Сокращает дистанцию, наплевав на всё. Распахивает объятия. Обнимает за плечи. Крепко-крепко.
Прикрываю глаза. Закусываю губы.
Не реагировать на него! Не надо.
– Ангелочек. Любимая. Прости… – шепчет, целует в макушку, гладит затылок ладонью.
По телу проносятся импульсы. Пронизывают насквозь, задевают за живое. Чёрт... Ещё не забыла. Помню. Скучаю. А так хочется забыть, стереть из памяти эти руки, дарящие тепло; этот запах, кружащий голову; этот голос, вызывающий мурашки на моей спине.
Обманываю. Его. Себя.
Вру, а как иначе?!
Простить... Нельзя... Уйти…
– Давид, – с моих губ срывается тихий всхлип.
Чёрт. Всё-таки растрогал. Зацепил и не по касательной. Проник глубоко, кажется, в самое сердце.
