— Это те самые письма, — сказал почтальон. — По крайней мере, два из них. Я не уверен насчёт третьего. Кровь размыла почтовый штемпель. Но я думаю, что оно одно из трёх.

— И вы положили их сюда в вестибюле вчера в пятнадцать минут восьмого утра?

— Да, сэр.

— Вы понимаете, что эти письма были при нём, когда он был убит?

— Да, сэр.

— Тогда, — инспектор повернулся к группе людей, сидящей перед ним, и медленно обвёл взглядом ряд лиц, — Уолтон, должно быть, был убит между семью пятнадцатью и пятью или пятнадцатью минутами девятого, в зависимости от того, какое время мы считаем верным — миссис Джонсон или Кигана.

Все присутствующие кивнули в знак согласия, но никто не подал никакого другого знака; никто не произнёс ни слова, кроме почтальона.

— Я бы так и подумал, сэр, — сказал он. — Он определённо не был убит до того, как получил эти письма, если только убийца не достал их из ящика и не положил перед ним так, как они были найдены.

— Это, безусловно, могло быть сделано, — сказал инспектор. — Всё, что мы действительно знаем, это то, что Уолтон был убит в промежуток между моментом, когда он покинул отель «Белфорд», и моментом, когда его обнаружила миссис Джонсон.

Коулман, шофёр такси, наклонился вперёд.

— Послушайте, инспектор, — сказал он, — его убили после того, как он вышел из моего такси!

— Хорошо, — сказал инспектор Конрой, — но кто-нибудь видел, как он выходил из вашего такси?

— Насколько мне известно, нет, — сказал Коулман.

— Тогда, насколько я понимаю, вы могли занести его тело в дом.

Шофёр, не уверенный, в чём его обвиняют, не нашёлся, что ответить и откинулся на спинку стула.

— Однако, — продолжал Конрой, — вскрытие показало, что он был мёртв не более двух часов до момента, как его нашли. Я сам думаю, что он был убит вскоре после того, как почтальон доставил письма, но пока не могу этого доказать. Но…

Он замолчал и вновь наклонился вперёд. Он долго смотрел на группу людей, находящуюся перед ним, задерживая взгляд на каждом лице, как будто пытался заглянуть в их мысли. Когда он снова заговорил, то принялся говорить медленно, обдуманно, с интервалом между словами.

— Что-то… должно… произойти… в… этой… комнате… что… поможет… мне… доказать… это!

Это заявление подлило масла в огонь их возбуждения. Все присутствующие были заинтригованы и смотрели на него, но каждый изо всех сил старался не показывать своего чувства вины. В результате заявление инспектора было встречено пятнадцатью каменными лицами, но за их взглядами скрывались мысли; и некоторые из них, должно быть, были бурными, тревожными мыслями, боязливыми предположениями относительно объёма знаний инспектора. После ещё одной долгой и выразительной паузы инспектор Конрой повернулся к почтальону.

— Вы видели кого-нибудь в доме, когда приносили почту?

— Иногда, когда я опаздывал, — сказал почтальон, — сюда приходила экономка. Время от времени я видел истопника, вот этого человека, он бывало подметал тротуар или ступеньки.

— Вы видели кого-нибудь из них вчера утром?

— Нет, сэр.

— Вы никогда не видели никого из посетителей, упомянутых миссис Джонсон и патрульным Киганом?

— Нет, сэр. Но обычно я прихожу очень рано.

— Так и есть. Как получилось, что вы смогли так точно определить время, когда вы пришли сюда вчера?

— Мне нужно было доставить заказное письмо через два дома отсюда, а в моей квитанционной книжке указано время — 7:20. Естественно, когда я услышал, что буду свидетелем по этому делу, я просмотрел его и освежил в памяти.

— Вы знаете кого-нибудь по фамилии Янсен или кого-нибудь, кто живёт в доме 222 по Третьей авеню?

— Нет, сэр.

— Что ж, — сказал инспектор, — с вас, Мартин, этого достаточно. А теперь, Калинетти, мы послушаем, что расскажете нам вы.

11. История истопника

Калинетти вскочил со стула, взрывной и нервный, снова крича, что он не убивал Уолтона; но вскоре он достаточно успокоился, чтобы отвечать на вопросы. Он сказал, что проработал у Уолтона около четырёх лет; в его обязанности входил присмотр за печью, поддержание чистоты на ступеньках и дорожках и другие подобные работы. Часы его работы варьировались. Зимой он приходил домой на рассвете, чтобы заняться растопкой камина; летом он приходил только между половиной восьмого и восемью часами.

— А во сколько вы пришли сюда вчера утром? — спросил Конрой.

— Около половины восьмого, — ответил Калинетти.

— Почему вы так опоздали?

— Я поссорился с женой, — сказал каменщик. — А потом мне пришлось уговаривать своего ребёнка. Он не хотел идти в школу. Из-за этого и опоздал.

— Что вы делали, когда пришли?

— Я немного прибрался в подвале, а потом подмёл дорожку и ступеньки и убрался везде для мистера Уолтона, моего босса. Потом я быстро пошёл домой завтракать.

— Как долго вы здесь пробыли?

— Не знаю. Может быть, полчаса. Я работаю быстро.

— Вы видели кого-нибудь в доме?

— Я не хожу наверх, — ответил Калинетти. — Я иду в подвал и остаюсь там. Хозяин не разрешает мне подниматься наверх. Он говорит, что у меня грязные ноги.

— Экономка была здесь, когда вы пришли?

— Нет. Она пришла после. Я вижу, как почтальон уходит, когда я прихожу.

— Вы видели вчера, как почтальон уходил?

— Да. Он спускался по ступенькам, когда я спускался в подвал.

— Но он говорит, что был здесь в пятнадцать минут восьмого, а вы появились здесь по меньшей мере на пятнадцать минут позже.

— Мне всё равно, что он сказал. Я его видел.