Шрифт:
Закладка:
Соловей
Ты не пой, соловей, против кельи моей и молитве моей не мешай, соловей! И зачем напевать, что стараюсь забыть и в душе воскрешать, что нельзя воскресить. Я и так много лет безутешно страдал, много бед и скорбей с юных лет испытал. И теперь я боюсь той судьбы и людей и о прошлом молюсь в бедной келье моей. Улетай, соловей, в те родные края, улетай, соловей, где отчизна моя! Ты пропой нежно ей, как с больною душой, вспоминая о ней, заливаюсь слезой. Ты пропой еще там, как живу я в тиши и люблю только храм — рай земной для души. Хоть мне больно забыть те минувшие дни, но я должен любить только четки одни. И скажи, что я слез уж теперь не боюсь, лишь одних прежних грез да падений страшусь. Прилети, соловей, когда кончу свой путь, на могилке моей тогда сядь отдохнуть. Ты пропой, как я жил, как все скорби терпел, как скорбящих любил и их сердцем жалел. И пропой, как прощал всех врагов я своих и Творца умолял о прощении их. Ты пропой, как крест свой, данный мне от небес, как бы дар дорогой я с терпением нес. Иль обиды за грех от врагов я имел, тогда вместо утех я молился и пел. Полети ты к тому, кто жалел здесь меня, и скажи ты ему, где могилка моя. Пусть вздохнет обо мне, вспомнит, кто здесь такой и с душой пропоет «Со святым Упокой». Улетай поскорей прочь от кельи моей и молитве моей не мешай, соловей…Так размеренно — в трудах и празднованиях, молитвах и песнопениях — протекала жизнь в одной из самых отдаленных обителей Ярославской епархии, Мологском Афанасьевском женском монастыре. Даже революционные потрясения на первых порах не поколебали вековые устои северорусской глубинки. Но страшный для России 1918 год не обошел стороной и Мологскую землю.
Глава IV. «Оставляю обитель на руки Царицы Небесной…»
О ярославском восстании 1918 года отец Павел помнил по рассказам выгнанных из Казанского монастыря сестер обители. Две недели — с 6 по 21 июля — красноармейские орудия бомбили город так, что он превратился в руины.
Казанский женский монастырь, расположенный в центре Ярославля, наполнился ранеными из Добровольческой Белой Армии. Монахини ухаживали за больными, варили им щи и кашу, стирали белье. «Потом большевики пришли, — рассказывал отец Павел, — всех монахинь на п…, на б…, вы, мол, такие-сякие, офицерью раны зализывали, кормили их!»
Из Казанского монастыря всех сестер выгнали, кто на Толгу поехал, кто куда. А обитель Казанской иконы Божьей Матери превратили в концлагерь. Он стал вторым концлагерем на территории Ярославля. Первый концлагерь был оборудован в Коровницкой тюрьме, в трехэтажном здании, в котором до революции находился пересыльный пункт для каторжан. В середине октября 1919 г. часть заключенных перевели в Спасо-Преображенский монастырь, и лагерь получил название «1-й городской». Концлагерь № 2 разместили в Казанском монастыре, он назывался «Административным».
В ярославские концлагеря заключали участников крестьянских восстаний, дезертиров, уклоняющихся от службы в Красной Армии, а волнения по губернии шли повсеместно. Осенью 1918 года вспыхнуло восстание в Мологском и Мышкинском уездах.
Командир отряда Рыбинской ЧК докладывал:
«Дана задача пройти Марьинскую волость Мологского уезда и очистить от белой заразы крестьян и арестовать контрреволюционных вождей. По прибытии в село Марьино мною был раскрыт белогвардейский заговор и по указанию местных крестьян арестован Ефим Мотов из деревни Родионово, зажиточный крестьянин, «богатей-кулак», и Свистунов, которые мною были расстреляны на месте. Выписав в расход названных галлов (так в тексте документа. — Авт.), я получил от тов. Подлесного предписание двинуться на Сить-Покровскую волость».
Для подавления Мологского восстания были задействованы также латышские стрелки. Сформированные из них карательные отряды в октябре 1918 года направились в Лацковскую и соседние волости Мологского уезда. В селе Лацком в то время служил священник Николай Любомудров. Тридцать два года был он настоятелем Вознесенского храма, преподавал Закон Божий в трехклассной земской школе, открыл в с. Лацком первую в округе библиотеку-читальню для крестьян.
Многие годы был он связан с о. Иоанном Кронштадтским, который даже внес для развития библиотеки в Лацком 100 рублей; знал и ценил о. Николая и святитель Тихон, в