За пологом габаритного полевого госпиталя раздались торопливые шаги — не иначе как сам глава тринадцатого легиона спешил на рандеву со смертью. Что ж, раз питомицы нет, буду действовать по ситуации. Прикидываться бесчувственной не стала — такое может сработать разве что в детском саду.

Встретила наймита твёрдым взглядом, как и полагается партизанке, попавшей в плен к фашистам. Здоровущий вояка с интересом посмотрел на меня, облизнулся плотоядно, что мне сразу не понравилось. Глядел он на меня, как голодный гурман на гейшу во время церемонии ниотамори. Повезло же угодить в лапы к извращенцу, вот уж не думала, что такой случай представится. Между тем извращенец поставил увесистый саквояж на врачебный стол — звякнул металл о металл. Прелюдия перед «Кровавым орлом»? Похоже на то!

— Дядь, а дядь! Может, не надо? Отпусти меня, давай разойдёмся краями? — жалостным голоском проблеяла я, сама не знаю на кой.

Страха не было. Боли я перестала бояться давным-давно, сроднилась с ней. Время тяну, что ли, а зачем? Чем раньше сяду, как говорится, тем раньше выйду. Силёнок, чтобы разорвать магические цепи кандалов у меня нет, я их растеряла в тот самый момент, когда серебряная пуля едва мозги не размотала.

Ауры сожгли прорву энергии на регенерацию самих себя, так что я почти пустая. Есть, конечно, запас в накопителе — так то ж резерв. Расходовать его не моги, иначе в случае коллапса источника запуск будет невозможен, а это гарантированный конец бытия. Придётся терпеть боль, вырабатывая адреналин. Скорпа рядом нет, чтобы процессы подстегнуть, Вася не в теме — ничем помочь не сможет. Остаётся страдать: Берсерку нужна кровь либо стресс — как назло, я не чувствую страха. Он меня слышит, но затаился до поры, не пришло его время.

— Ну и чего молчишь, садюга? Замиримся, выпьем по чарке, или война до последнего бойца тринадцатого легиона? Знаешь, чем я займусь первым делом, когда выкарабкаюсь из разлома?.. — состроив гримасу, поиграла бровями, как киношный маньяк.

— Закрой рот, княжна, болтовня тебя не спасёт, — раскладывая инструменты на кипенном вафельном полотенце, пренебрежительно бросил полковник.

— А кто тебе сказал, что меня нужно спасать? Жду не дождусь, когда ты перестанешь дрочить на железяки и приступишь к делу. Давай уже, не тяни котейку за яйки. Мне ещё твоих полюбовников, легионеров, раком ставить!

Прямого оскорбления суровый вояка не снёс. На немалой скорости ринувшись к металлическому ящику, к которому я была прикована цепями, выписал два удара по печени и один — в солнечное сплетение. Проделал он это профессионально и с быстротой отбойного молотка.

Ни вздохнуть, ни… лишь тёмная струйка крови потекла из уголка губ. Печёнку порвал, не иначе! Ничего, зарастёт как на собаке, но рот открывать больше не буду — зашибёт ещё, паскуда лысая!

Боль придала сил, в крови забурлил гормон, ещё чуток — и мой дружок лепший очухается от дрёмы. Полковник с чаянием перфекциониста наконец-то закончил раскладывать пыточные приблуды. Ничего особого — ординарные хирургические инструменты. Штука, подозрительно похожая на капиструм — «груша страданий» по-русски, мне сразу не понравилась. Положил он её ближе всех прочих железяк, что натолкнуло на дурные мысли, а ягодицы невольно съёжились.

— Приступай к делу, говоришь? Я готов, княжна, вот только фартук накину, не хочу, видишь ли, снаряжение кровью испачкать. — С минуту покопавшись в пластиковом ящике, полковник в самом деле извлёк прорезиненный фартук.

Каков чистоплюй, посмотрите-ка на него! Рожа светится довольством, глазёнки сверкают, того и гляди дыру прожгут в районе промежности. Вот все маньяки одинаковые — дай порвать чего-нибудь!

Обрядившись, как и подобает мяснику, полковник залез в саквояж, достал миниатюрный магический тигль и два слитка: один свинцовый, другой — золотой. Покрутив в руках оба, свинец со вздохом сожаления убрал обратно. Гадко ухмыльнувшись, адресовался ко мне:

— Всё самое лучшее для княжны! Цени, девочка, ты первая удостоилась такой чести!

Бросив жёлтый брусок в печь, взял скальпель и попытался прорезать дыру в тактических штанах. Знала бы, где соломы подстелить, наказала бы Скорпу усилить мотню истинным железом! Армированная ткань нехотя, но поддалась, я ощутила, как бритвенно-острое лезвие чиркнуло по внутренней части бедра. С горем пополам, но полковник отхватил приличный кусок ткани, осталось только трусишки шёлковые подрезать — и всё, девочка созрела.

Когда извращенец одним пальцем поддел трусы, стресс будто на блюдечке с голубой каёмкой подали. Зеницы затянуло кровавым туманом, сердце ускорило бег в три раза, норовя просадить грудную клетку. Вояка воспринял мою реакцию за проявление страха и слабости.

Идиот! Суть княжны Ольги подменила собой иная, злая сила, которой плевать на мораль и условности. Каждую минуту она ждала выхода, чтобы насыть утробу болью других существ. Я ощерилась в предвкушении. Магические руны на кандалах начали париться, тая на глазах, — источник силы, запитанный яростью берсерка, стремительно возвращал носителя к жизни. Я ощущала бурливую энергию в венах, мышцы под кожей напружились, будто стальные канаты, затрещали жилы. Полковник, упоённый предвкушением, не заметил метаморфоз.

Насвистывая немудрёный мотивчик, подошёл, взял грушу, повертев в пальцах, зачем-то понюхал, затем, щедро зачерпнув из пластиковой банки вазелина, скрупулёзно смазал заржавелую поверхность. Рачительный какой, чего тогда киску зелёнкой не помазал?

Не знаю, как я относилась к чести и целомудрию. Наверное, никак. И то и другое не имело особливого значения. Но позволять садисту рвать себя на части — последнее дело. Чаша весов переполнилась, необузданный гнев захлестнул разум. Руны больше не напитывали магией сталь, легко порвав оковы, молниеносно схватила легионера за шею, вонзив ногти в кадык. Выдирать трахею не стала — у меня на неё другие планы.

Не сказать, что вояка был слаб, вовсе нет: чтобы