Шрифт:
Закладка:
— Подъезжаем к станции Мерефа, 18 верст от Харькова, там заставы, Чека, всех задерживают. Прыгай!
Я последовал их примеру и скрылся в густой траве, не желая продолжать с ними дальнейший путь. Обходя мосты, населенные места, пришел в Харьков под вечер. Добрался до вокзала, поел у лотков и пошел искать место для ночлега. Все пути были забиты составами бегущих большевиков. Найдя полуразбитый вагон в тупике, я влез в него и прекрасно выспался.
На другой день в условное время и место подошел к человеку, державшему в руке газету «Правда», который ежеминутно смотрел на часы. Я спросил его, который час, он сказал: «Ровно двенадцать». Я спросил его, могу ли я посмотреть его газету на несколько минут. На газете была сделана пометка — условный знак. Я отошел в сторону, будто читая газету, и, вложив в нее привезенное важное и секретное сообщение, вернул газету, поблагодарил, и мы разошлись в разные стороны. А документ этот на вид был совершенно безобиден: письмо к какой-то Марии Ивановне от ее подруги, сообщающее ей массу семейных новостей: у кого родились дети, когда, какие, их имена, кто куда из знакомых уехал и т. д. Письмо было зашифровано, и без ключа невозможно было понять, что в нем заключалось.
Согласно инструкции теперь я был свободен собирать сведения, которые могли быть полезны Добровольческой армии. В течение нескольких дней я обошел весь город вдоль и поперек, выяснил местоположение всевозможных советских учреждений. По городу были развешаны огромные плакаты. Троцкий призывал укреплять и защищать до последней капли крови «Красный Верден Харьков». Из газет я узнал, что учрежден Штаб Обороны и что организуется «Позиционное Строительство» и все специалисты призываются явиться в Штаб. Это дало мне идею.
Я отправился в Штаб Обороны, который помещался в здании Губисполкома. Впускают только по пропускам, опрашивают каждого посетителя, стоит очередь, главным образом, родственники справляются о судьбе арестованных.
Обхожу очередь и громогласно спрашиваю сидящего за столиком:
— Здесь помещается Штаб Обороны?
— Да, а что вам угодно, товарищ?
— Я желаю служить по постройке укреплений города.
— Очень приятно. Вот вам пропуск, третий этаж.
Дает клочок бумаги с печатью Чека.
Охрана пропускает беспрепятственно. Нахожу политического комиссара Позиционного строительства Харьковского укрепленного района. Тов. Френкель меня подробно расспрашивает. Я техник-чертежник, служил на Кавказском фронте по постройке позиций и составлению топографических карт, после войны служил на железной дороге в Донбассе, теперь белогвардейцы захватили город, где я работал, мне пришлось бежать, в чем был, и я хочу работать по обороне Харькова.
Френкель говорит, что главный инженер по укреплению Харькова Б. вызван в Москву для получения директив от Совнаркома. Услышав знакомую фамилию, я спрашиваю: а кто это Михаил или Александр Б.?
Комиссар изумлен, откуда я знаю М. Б.? Я пояснил, что служил под его начальством на фронте и он меня очень хорошо знает.
— Ну, тогда, конечно, вы можете считать себя на службе, как только вернется М. Б.
Решив действовать смелее, я говорю комиссару, что я никого в городе не знаю и у меня нет места для ночлега.
— Ну, это очень просто. Когда вы будете на службе, я вам реквизирую комнату, а пока вот вам разрешение ночевать в общежитии для приезжающих. Спуститесь этажом ниже, и начальник караульной команды вас устроит.
Я долго не мог заснуть, в голове роились всевозможные мысли: вот я работаю чертежником в Штабе, у меня все планы укреплений, тайком я делаю копии на кальке; когда все готово, перехожу фронт и передаю планы всех укреплений командующему Добровольческой армией… Молниеносным ударом добровольцы берут город, захвачены все комиссары, огромные склады оружия, десятки тысяч пленных…
Утром встречаю начальника караульной команды, он осведомляется, сколько времени я собираюсь здесь ночевать. Я объясняю ему, что меня приняли на службу в Штаб Обороны и, как только М. Б. вернется из Москвы, тов. Френкель обещал реквизировать для меня комнату.
Начальник, видимо бывший унтер, деловито говорит мне, что караульная команда сменяется каждые 24 часа, представляет меня заменяющему его и советует вернуться в комнату, в которой я спал, и прикрепить к кровати записку: «Занято X., служащим Штаба Обороны». Поблагодарив его, я быстро исполнил его совет и отправился изучать город.
Большевики уже эвакуировали город, спешно грузились подводы, железные дороги были забиты составами, улицы кишели народом, солдатами, дезертирами; по городу начались облавы, аресты, расстрелы, особенно отличалась в этом банда головорезов под названием «Чертова сотня». И мне один раз пришлось спасаться бегством от их облавы.
Каждый день я являлся к тов. Френкелю. М. Б. все еще не вернулся, комиссар, видимо, нервничал, и в один прекрасный день я застал его лихорадочно собирающим бумаги: белые подходят к городу и Штаб эвакуируется.
— Сегодня вечером в 8 часов быть на вокзале!
Я предложил помочь ему по сбору материалов, но он сказал, что все уже уложено… До города доносились отдаленные раскаты орудий. Город опустел.
Наступило 11 июня, был чудный летний день. Я был уже с утра на железной дороге и узнал, что поезда на север уже не идут, и железнодорожники говорили, что Белгород занят казаками, то есть путь отступления по железной дороге был отрезан. Эта новость меня сильно обрадовала, а когда я поднялся на Павловскую площадь, загремели выстрелы, застрекотал пулемет.
По Старо-Московской поднимались добровольцы, мелькали малиновые фуражки и погоны дроздовцев. На площадь из-за угла вылетел дымящийся броневик, и пулеметы открыли огонь вниз по Московской. Расстояние было не более двух кварталов, через несколько минут на середине улицы стояло орудие, которое открыло огонь по броневику. Броневик отошел. Все это я наблюдал, сидя в кустах у какого-то дома. Добровольцы медленно продвигались вверх по Московской улице, выбивая засевших большевиков из каждого дома, и, как только броневик вылетал на Московскую, по нему открывали орудийный огонь. Броневик, видимо, был в
