Она только что вернулась из очередной поездки на курорт, последние годы у нее изрядно пошаливала печень, и она уже третий раз подряд ездила в Друскеники, должно быть, эта последняя поездка оказалась для нее чем-то примечательной, и она сравнительно равнодушно выслушала весть о новой встрече с нелюбимой золовкой.

— Что ж, — сказала Лиля равнодушно. — Пусть видятся, если им охота…

И Алиса стала уже вполне легально, не скрываясь, приезжать в Серебряный бор.

При встрече она вежливо здоровалась с Лилей, и Лиля кивала ей.

Алиса говорила:

— Сегодня прекрасная погода…

— Как будто бы неплохая, — отвечала Лиля.

На этом их общение друг с другом кончалось. Впрочем, Алиса и не желала большего.

Одинокая, кажется никогда никем не любимая и не увлекавшаяся ни разу в жизни, — во всяком случае, если и случалось в жизни какое-то увлечение, то о нем не знал никто, — она сильно привязалась к Инне, как-то призналась Визарину, что ей тяжко не видеть Инну хотя бы дня два, то и дело преподносила Инне подарки, один другого нелепей и неожиданней.

То подарит спальный мешок, хотя Инне он был решительно ни к чему, она отличалась некоторой ленцой, не любила заниматься спортом и не ходила ни в какие походы, то лыжную куртку, примерно размера на три больше, чем носит Инна, то какую-то необычной формы вазу, которую Инна не знала куда поставить, и в конце концов приспособила для молока Жучку.

Как-то, Инне в ту пору уже шел пятнадцатый год, Алиса подарила ей футбольный мяч.

Инна в недоумении взмолилась:

— Тетя Алиса, зачем мне мяч? Я же в футбол не играю и не собираюсь играть!

— Это не простой мяч, — ответила Алиса. — Я его купила у бывшего тренера одного спортивного общества, я обещала ему не говорить какого, ты посмотри, на мяче расписалась целая команда юниоров.

И вправду, весь мяч был испещрен различными, трудно разбираемыми подписями.

— Тогда другое дело, — нашлась Инна. — Тогда большое спасибо, тетя Алиса.

После призналась отцу:

— Зачем мне эти подписи, папа? Я же не коллекционирую футбольные сувениры. И вообще, куда девать этот мяч? Давай спрячем его на чердак!

Так и сделали. Мяч нашел успокоение в сундуке, стоявшем на чердаке, под крышей.

Однако Алиса, приехав как-то в Серебряный бор, спросила:

— Где же мяч?

И несказанно обиделась, узнав, что мяч спрятан в сундуке.

— Я не сундуку, а тебе, племянница, дарила, так что изволь вынь-ка мяч из сундука…

Алисе была присуща невинная страсть любоваться своими подарками, требовать к ним постоянного внимания, — черта, обычно свойственная людям скупым, но как раз Алиса отличалась необдуманной и непоказной щедростью. Визарину приходилось даже иной раз крепко отчитывать ее за безалаберность, за то, что расходует деньги на всякую ерунду, за то, что не умеет отложить хотя бы небольшую сумму на всякий случай, на черный день, на болезнь.

Алиса не уставала спорить с ним:

— Вот еще, буду я ждать черного дня и отказывать себе во всем! А вдруг этот самый черный день никогда не наступит? Или не успеет наступить, потому что я умру раньше? А я хочу тратить деньги, которые я зарабатываю, так, как мне угодно, ведь это большое удовольствие — тратить так, как тебе хочется…

— Выходит, лучше купить футбольный мяч, или вазу, или лыжную куртку, неизвестно на кого рассчитанную, чем поберечь немного деньги?

— Да, по-моему, так лучше, — безапелляционно ответила Алиса и в следующий раз привезла новый подарок Инне: старинный черепаховый лорнет.

— Это мне в комиссионном, из-под прилавка устроили, — оживленно рассказывала Алиса. — Обычно такие вещи покупают театры или киностудии для реквизита, но сейчас не сезон, как мне объяснили, почти все театры на гастролях, а киностудии, наверно, набрались лорнетов и париков, вот таким образом лорнет достался мне!

Непритворно любовалась им, прикладывая его к своим глазам, потом отставляя далеко от себя.

— Что за красота, правда?

— Правда, — кротко ответила Инна. После сказала отцу: — Тетя Алиса — прелесть. Сразу поняла, что лорнет — это самое для меня необходимое!

— Просто она в своем репертуаре, — сказал Визарин.

— Папа, прошу тебя, только ты ничего не говори ей, а то она обидится, — попросила Инна. — Я скажу ей, что теперь читаю только с лорнетом…

— Говори что хочешь, — согласился Визарин.

Когда Инне пришло время окончить школу, Алиса волновалась за нее, пожалуй, больше, чем Визарин, и уж наверняка сильнее, чем Лиля.

Каждый экзамен, который Инна сдавала в школе, казалось, стоил Алисе немалого здоровья, обычно она приезжала в Серебряный бор и сразу же направлялась в школу, начиная там расхаживать по коридору и выкуривал при этом неисчислимое количество сигарет.

Кругом бегали сосредоточенные, взволнованные школьники, иные с удивлением оглядывали пожилую, очень худую, костистую женщину, которая нервно курила одну сигарету за другой и смотрела на всех невидящим взглядом.

Потом кто-нибудь — учитель, или завуч, или пионервожатый, или даже уборщица — подходили к ней, просили не курить в коридоре. Она не спорила, послушно выходила во двор, начиная выхаживать там, то и дело поглядывая на часы.

Наконец, завидев Инну, бросалась к ней:

— Сдала?

Инна кивала, улыбаясь.

И тогда Алиса, встав у какого-нибудь дерева во дворе, прижималась к нему лбом, долго стояла так, не стесняясь посторонних взглядов, что-то говорила сама себе, закрыв глаза.

Как-то Алиса призналась брату:

— Все повторяется. Я ведь только и делаю, что переживаю по очереди: то за тебя, когда ты учился, как сдаешь выпускные экзамены в школе, потом вступительные в институт, потом куда получишь направление на практику, потом куда тебя распределят, потом как к тебе отнесутся на работе, а теперь трясусь за племянницу.

— Сильнее, чем за меня? — спросил Визарин.

Алиса даже присвистнула:

— Никакого сравнения!

Он знал, так оно и есть на самом деле. И ни капельки не обижался на нее. И еще сильнее уважал Алису, потому что знал: лишь за себя, за одну себя Алиса никогда не тряслась, не волновалась…

* * *

— Девочка, я рад, что ты счастлива, — сказал Визарин Инне. — Смотри только не ошибись, не увлекайся, не сочиняй себе того, чего нет…

— Больше не ошибусь, — воскликнула Инна. — На этот раз это — настоящее. И ничего не нужно сочинять, потому что Слава — самый лучший!

Так или примерно так она говорила и тогда, когда появился Вадик.

И что же?

Каким же Вадик оказался мелким, придирчивым, весь в комплексах, нудный и недобрый!

Может быть, поначалу он и любил Инну, но любовь ею быстро кончилась, оставив вместо себя негаснущее, постоянное раздражение.

Он привык разговаривать с Инной таким