— Зачем он это сделал? — не понимаю я.

— Не знаю. Знаю, что, когда мы вступим в права наследства, мы должны будем получить от него, некое отеческое наставление в записке. По крайней мере, дед и прадед так делали оставляли письмо, которое передавалось при вступлении в права. Может тогда он объяснит всю свою придурь. При жизни не объяснил и потому договор не показывал. Ты не представляешь, как шокировал нас этот сюрпризец когда мы нашли договор после его смерти. Хорошо, что отец еще при жизни подключил своих юристов и они стали тебя искать.

— И почему вы так долго скрывали это от меня? Что имели в виду, когда говорили про жён вашего отца? — я уже забываю, сколько у меня осталось вопросов и мне все равно.

— Жены нашего отца, все, кроме твоей матери — сошли с ума.

— Что?

— Хатхор является члену семьи всегда, она оберегает всю семью и имеет право общаться. Это нормально. Но она как существо, которое очень сложно… осознать, принять, и потому очень плохо действует на тех, кто не готов, — говорит Виктор и опирается на стену.

— Лицезреть бога, даже такого уровня это то, что не каждая психика выдержит. Это рушит все понимание мира. Наши предки давно поняли, что чтобы наши жены приняли Хатхор, нужно погружать их очень постепенно. Давать им принять и осознать магию, её существование и прочее. И даже при этом, не все выдерживают. Детей вообще приучают с самых малых лет, а с женами, с женщинами, у которых уже устоялось своё видение мира все иначе, — Макс садится в то самое кресло и смотрит на меня снизу вверх.

— Необходимо заставить незнакомого с детства с магией человека поверить в это всё постепенно. Он должен привыкнуть и быть максимально осознанным перед первым её появлением. Принимать её явление также как явление солнца, луны, как дождь или снег — как что-то привычное, естественное. Наши жены, матери они очень редко остаются в своем уме. Здесь нет какой-то системы, просто кто-то может выдержать, а кто-то нет.

— И я готова к ее появлению?

— Этого никто не знает, — пожимает плечами Макс. — Но процент тех, кто не выдержал велик. Поэтому, нам страшно, Кристина. Мы с братом действительно боимся. Но здорово, что ты сама осознала происходящее здесь, это хороший знак. Возможно, поэтому отец тебя выбрал, может он понимал, что ты выдержишь её.

— Ты уже выдержала многое. Так что, я надеюсь, что все будет хорошо, — кивает Виктор.

— И когда это нужно будет проверять?

— У нас ещё есть месяца четыре. За это время, когда-нибудь и проверим.

— И что теперь? Игра с вопросами продолжится?

— Да, постепенно будем рассказывать себе теорию магии, с которой мы работаем, но это позже, — протягивает Виктор. — Пока тебе нужно будет немного переждать пока в голове все устаканится. А еще, тебя надо наказать.

— Блин, ты серьезно? — я всплескиваю руками и злобно зыркаю на Виктора.

— Абсолютно серьезно. Ты даже не представляешь, насколько. Подойди сюда.

Ага. Он зовет меня ровно к тому месту, где висит эта палка с наручниками или как её назвать. Я туда не хочу.

— Я не хочу туда идти, — заявляю я.

— Тебя никто не спрашивает. Это наказание, а не просьба.

— И что будет, если я не послушаюсь?

— Твоя вина усилится и наказание станет хуже. Не порть свою ситуацию.

— Детский сад какой-то, — качаю я головой. — Да за что меня наказывать?!

— На самом деле претензий, у меня к тебе полно. Твоя Маша, которую ты не выгнала и чуть не погибла из-за неё. Кстати, два раза. Твоя попытка сбежать. Твои даже мысли об этом. Ну на самом деле все эти твои погрешности — это все один грех. Какой? Ты узнаешь, когда подойдешь сюда.

Оглядываюсь на Макса, будто надеюсь увидеть в нем помощь.

— Я тебе тут не поддержка, иди туда, — кивает он мне.

Предатель. Вздыхаю. Нехотя подхожу к Виктору.

— И что? — я стараюсь казаться спокойной, но он одним движением берет мои кисти рук, поднимает и быстро цепляет за эти наручники. От моего спокойствия не остается и следа.

— Боже мой! — выдыхаю я в страхе.

— Итак, наказание будет менее суровым, если ты сама поймёшь свою вину. Итак, в чем же ты виновата в первую очередь? Напоминаю: твоя попытка сбежать, твоя попытка общаться с прежней жизнью. Все это одна оплошность, одна вина. Скажи какая?

— Мне страшно, — то и могу сказать я.

— И это тоже. Что это? Почему тебе сейчас страшно, Кристина?

— Потому что ты меня приковал в подвале, наверное, — язвлю я.

— А почему тебе страшно оттого, что я тебя приковал?

Что за идиотский вопрос? Перевожу взгляд с него на Макса, который также следит за нами со своего кресла.

— Потому что я… я вам не доверяю, — качаю я головой.

— Вот именно. Умничка.

— И ты хочешь, чтобы я стала тебе больше доверять, потому что ты приковывал меня? — фыркаю я. — Тут нет логики.

— Это всего лишь часть моего плана. Несколько недель мы бережем тебя. Несколько недель, мы даём тебе полный контроль. Всё у тебя спрашиваем, каждый наш жест, каждое движение, каждое касание с твоего согласия. Но при этом ты по-прежнему нас боишься. Не доверяешь, фыркаешь, козни строишь. Поэтому сейчас ты полностью теряешь любой контроль на остаток этой ночи. Ты даже видеть ничего не будешь, не то, что контролировать. Ты будешь только ощущать.

Он отходит к столу, я вижу статуэтку Хатхор и понимаю, что это от нее шел дым на видео. Подходит ко мне с маской для глаз из плотной темной ткани, будто для сна.

— И поэтому я должна тут простоять всю ночь?

— Ну если ты думаешь, что ты будешь просто стоять здесь, но ты плохо думаешь обо мне. Уж поверь, я воспользуюсь твоим беспомощным положением, — хитро усмехается он.

С этими словами, что надевает маску на меня, и я прекращаю, что-либо видеть. Только темнота и приятная прохлада на веках. Жарко, страшно, руки чувствуют себя пока комфортно, еще не затекли и я без особой надежды дергаю свои наручники. Держат крепко. Я в ловушке.

— Ты помнишь тот ролик? — слышу голос Виктора у своего уха.

Черт. Я даже не услышала, как он приблизился. Теперь стоит совсем близко. По телу бегут мурашки от того, как я ощущаю его дыхание в своих волосах.

— Ну, конечно, — киваю