Позже Индия никогда не рассказывала о том, что видела.

Она вскарабкалась на дюну, соскользнула вниз, обогнула фасад дома МакКрэев и ринулась наверх, в свою комнату, где ее моментально сразила какая-то отупляющая усталость, и она заснула поперек кровати, даже не сняв с шеи отцовский «Никон». Под ее свисающими ногами песчинка за песчинкой образовались два небольших холмика.

Когда Люкер разбудил ее спустя несколько часов, он заявил, что она перенесла солнечный удар. Одежды с длинными рукавами и шляпы будет недостаточно, пока она не привыкнет к солнцу Алабамы: ей следует оставаться в доме в самые жаркие часы. Рано утром или ближе к вечеру она может гулять или плавать в заливе, но и тогда не более пятнадцати минут.

– Слишком много солнца, – предупредил он ее, – сродни яду, особенно для такого светлокожего человека.

– От этого бывают галлюцинации? – поинтересовалась Индия.

Люкер, подчеркнуто умолчав о том, почему она задает такой наводящий вопрос, просто ответил: «Иногда…» – и сказал, что пора готовиться к ужину.

А в последующие дни непреодолимая вальяжная рутина Бельдама перекрыла собой все, даже страх. В конце первой недели пребывания там Индия поняла, как Люкер, Дофин и Одесса могли помышлять о возвращении сюда, хотя они, очевидно, очень боялись третьего дома и всего, что его населяло. Дни в Бельдаме были настолько скучными и душными, такими высветленными и выжженными, что чувствам негде было разгуляться и они тихо сгорали заживо.

Раньше Индия не питала симпатии к южному образу жизни со всей этой повсеместной дружелюбностью, бесцеремонной жестокостью и непреодолимой апатией. Ей всегда хотелось придать этому форму, заставить стоять прямо и говорить все как есть, но она оказалась бессильна перед Бельдамом. Индия была околдована им, как Мерлин – Владычицей Озера. К полудню ее физическая вялость доходила до того, что она едва могла поднять руку, а десяти минут размышлений едва хватало на то, чтобы решить, перебраться ли с качелей веранды МакКрэев на диван-качалку на крыльце Сэвиджей. Вероятно, лучшим ее решением было распаковать вещи сразу после прибытия в Бельдам, потому что, если бы она отложила это, то, скорее всего, так и не сделала бы это до сих пор. Даже сам воздух усыплял, еда бултыхалась в животе как балласт от обеда к ужину, а мебель казалась специально разработанной для того, чтобы человек удобно располагался в ней исключительно для сна. В Бельдаме не было ничего острого, даже углы домов казались закругленными. Не было внезапных пронзительных звуков, потому что все скрывал непрекращающийся рев прибоя. Беспокойство, умная мысль, разговор – все было раздавлено под тяжестью атмосферы.

Дни и ночи были скучными, но никогда не утомляли. Прошлой осенью Индия и Люкер ездили вместе в Англию и сели на поезд из Лондона в Глазго. Центральные графства были до безобразия индустриальными, Озерный край – великолепным, но самой большой загадкой для Индии и ее отца оказались бесконечные монотонные бесплодные холмы юго-западной Шотландии. В пейзаже, который подавал себя подчеркнуто неинтересным, чувствовалось величие. Так и с Бельдамом: там ничего не происходило и ничего не могло произойти. Дни различались только по погоде: жарко или не очень; дождь; кажется, собирается дождь; вчера шел дождь, но сегодня, скорее всего, будет жарко. Индия быстро потеряла счет дням недели: время делилось только на короткие жаркие или дождливые периоды. Слова «вчера» и «завтра» могли быть исключены из их словарного запаса: «вчера» не случилось ничего, о чем сегодня стоило бы говорить, а «завтра» не сулило никаких изменений по сравнению с сегодняшним днем. Завороженная, Индия смотрела на жизнь в Бельдаме, будто из окна поезда.

Дом Сэвиджей просыпался рано, а дом МакКрэев – поздно, и время, когда все вставали, никогда не отклонявшееся на более чем четверть часа, вдоль и поперек состояло из утренней беседы. Одесса стояла на кухне и готовила череду завтраков. Поздним утром все, кроме Индии и Одессы, около часа лежали на пляже, и редко когда сразу после этого не засыпали. В полдень, когда солнце жарило настолько сильно, что даже Люкер не мог его выдержать, все заходили внутрь и разгадывали кроссворды или читали книги в мягких обложках, которые кто-то купил в Мобиле пятнадцать лет назад, или собирали один из огромных пазлов, разложенных на обеденном столе МакКрэев. В час дня, когда завтрак уже был достаточно переварен, они садились обедать, а после обеда возвращались к своим незатейливым занятиям на полчаса, прежде чем начать зевать, растягиваться на диванах-качалках или неуклюже забираться в гамаки, чтобы поспать. В течение долгого дня Одесса сидела за пазлом. Индию приводило в ярость то, что сноровка чернокожей женщины не возрастала за счет долгих часов корпения над головоломкой – она всегда сохраняла катастрофически медленный темп.

Если требовалась еда, другие припасы или стирка, Люкер, Ли и Дофин уезжали в Галф-Шорс во время отлива, когда путь был открыт. Индия, не исключив полностью мысль о том, что Бельдам – это место, откуда можно сбежать, принимала участие в первых двух экспедициях, но обнаружила, что после Бельдама Галф-Шорс был всего лишь безвкусным тесным городишком. Люди, которых она видела, были не из тех, кто мог бы взволновать воображение, они скорее вгоняли ее в тоску – при деньгах, да, но настолько лишенные вкуса, что она не считала нужным тратить на них время. Вот уж действительно Ривьера для деревенщины. Поэтому после первых вылазок Индия позволила остальным ездить в Галф-Шорс без нее, что делало и без того пустынный Бельдам еще более привлекательным для нее.

Ближе к вечеру, когда спадала жара, все снова выходили на пляж, и даже Индия позволяла себе поплескаться в волнах. Вода у берега залива всегда была яркой и чистой, и даже немногочисленные водоросли выглядели так, как будто их недавно вымыли. Индия, не привыкшая купаться в море, спросила, нельзя ли ей пойти в более спокойную лагуну Сэнт-Эльмо, но Ли сказала, что там никто не купается с тех пор, как дочка Одессы Марта-Энн утонула одиннадцать лет назад.

– Ох, – воскликнула Индия, – я даже не знала, что Одесса замужем.

– Она и не замужем, – сказала Большая Барбара, – и это даже хорошо, учитывая, кто был отцом Марты-Энн. Джонни Ред работал у нас в саду один год и украл мои лучшие азалии!

Любимым местом Индии было небольшое русло, по которому два раза в день лагуна Сэнт-Эльмо соединялась с заливом. Шириной около десяти метров и метр глубиной, оно пересыхало во время отлива. Несмотря на глубину русла, Люкер предупредил ее не переходить вброд, если там стоит вода, и когда Индия спросила почему, он ответил раздражающе расплывчато. Но во время прилива, когда вода залива поднималась и превращала Бельдам в остров, Индия и Большая Барбара сидели на краю русла и ловили крабов на удочки из тростника, а Индия захватывала пескарей большим ситом. Такое незамысловатое занятие сблизило бабушку и внучку сильнее, чем это сделала бы сотня задушевных разговоров.

Эти тихие послеполуденные часы были восхитительным временем – теплым, но не жарким, с золотистым сияющим светом, всегда остававшимся чуть дольше, чем они предполагали, и внезапно ускользавшим во тьму. Когда солнце касалось горизонта, они возвращались домой с пляжа – размахивая и хлопая полотенцами в воздухе, как будто проводя обряд прощания с уходящим днем, – вылезали из гамаков и бродили по дому или медленно возвращались обратно к лагуне Сэнт-Эльмо, чтобы посмотреть, как отсвет заката дрожит над водой.