АВЕРКИЙ ЖАМКОВ И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Бригада начала работу в первую смену — и сразу взяла темп, от которого деревенели мускулы и пересыхало горло. Все вокруг понимали, что на исходе последние часы и сутки огромной работы, радовались этому и находили в радости силы для быстрых и спорых действий.

На обширной и тесной площади почти построенного стана все гремело, стучало, двигалось. Многоярусная совмещенная работа достигла наивысшего напряжения. Внизу монтировались сборные железобетонные полы и лотки; чуть выше собирались клети; над механо-монтажниками — бригады Жамкова вместе с командированными людьми варили связи и устанавливали монорельсы; рядом — электрики тянули силовые линии; и, наконец, в самых верхних точках цеха шло остекление фонарей.

Взгляду постороннего человека могло показаться: стройка состоит из обособленных участков, и каждый из них выполняет только свое дело, мало думая и заботясь о соседях. Это впечатление усиливали споры, постоянно возникавшие то тут, то там. Люди старались отвоевать себе даже самый маленький кусочек пространства, чтобы к сроку сдержать слово, справиться с заданием.

Но стоило попристальнее вглядеться в ход и ритм работы — и становилось ясно: чей-то огромный опыт, чья-то непререкаемая воля господствовали под крышей цеха.

К концу первой смены вспыхнула перепалка между путейцами и монтажниками. И те, и другие запаздывали, на счету была каждая минута, — люди нервничали.

Монтажникам надо было в очень короткий срок прикрепить монорельс к нижним поясам ферм. А для этого на тесный кусочек пространства следовало завести две электролебедки. Но тогда путейцы не смогут укладывать железнодорожный путь. А ведь им тоже было дорого свое слово, записанное в обязательствах.

Ни одна из бригад не хотела уходить с места. И когда спор уже грозил перейти в стычку, на площадке появился невысокий человек в брезентовом пыльнике. Он молча послушал крики, стоя за спиной людей, потом неторопливо подошел к бригадиру путейцев. Разговоры тотчас стихли.

— Это не ваша и не наша вина, товарищи, — негромко сказал он людям. — Это наша беда. Проекты запаздывают и приходится выкручиваться… Давайте поступим так…

Он достал из портфеля чертежи, развернул их и что-то стал объяснять обоим бригадирам. В следующую минуту железнодорожники молча собрали свой инструмент и торопливо зашагали в другой конец цеха.

Абатурин сверху кинул взгляд на человека в пыльнике и узнал Вайлавича, начальника строительного комплекса.

Этот маленький ростом человек с тихим голосом и короткими, совсем детскими руками, управлялся со своими сложнейшими обязанностями непонятно как. Командуя руководителями крупнейших строительных управлений, он никому ничего не приказывал, не сердился, не объявлял выговоров, терпеть не мог длинные совещания, на которых виновных подвергают моральным экзекуциям, и даже слово «начальник», с которым к нему обращались иные подчиненные, выслушивал, удивленно вздернув брови. Может быть, именно поэтому его слово, тихо сказанное начальнику управления или бригадиру, выполнялось с завидной быстротой и аккуратностью.

— Человек, — мягко говорил Вайлавич инженеру Иваненко, когда они на короткое время оставались вдвоем, — человек — это труд. Все остальное, я думаю, контрабанда. И творчество, и порыв, и жажда знаний — труд. Полагаете, не так?

Обнаружив брак или показуху, он разводил короткие руки, и на лице его появлялись пятна досады и удивления.

— Как же это, Иван Иваныч? — допытывался он у бригадира. — Ведь вы же все отлично понимаете, и делу вас не учить, а вот — сшили совсем не так. Теперь перекраивать надо.

И бригадир, багровея, стараясь не глядеть в глаза начальнику комплекса, бормотал:

— Оно, конечно… что и говорить… Больше так не будет, Ефим Ефремович.

Вайлавич не только держал в руках все нити управления стройкой, понимая дело, — он глубоко и прочно знал суть самых разных строительных профессий. Это неудивительно, — сам начинал свой путь рабочим, — и об этом все на стройке были отлично осведомлены. Рано или поздно он разбирался в людях — и относился к ним с той беспощадной и молчаливой мягкостью, которая всякому человеку страшнее крика или милее похвалы.

Даже талант, говорил Вайлавич в кругу близких ему людей, добывается горбом, и совершенно искренне полагал: министерство назначило его на высокий пост начальника комплекса только потому, что он потрудился на веку больше подчиненных.

Рядом со станом доживал век мрачноватый приземистый барак, построенный еще первыми людьми города. Здесь, у подножия стройки, Вайлавич расположил штаб комплекса. Кабинет начальника представлял собой почти пустую комнату: стол, сейф, несколько стульев и койка, заправленная суконным солдатским одеялом. На сейфе лежала толстая тетрадь, в которую ежедневно заносили историю стройки.

Здесь же, в бараке, одну комнатку занимал общественный штаб, которым ведал секретарь горкома партии Иваненко. Еще совсем молодой человек, получивший диплом инженера после войны, Иваненко подтрунивал над Вайлавичем.

— Вы можете дойти бог знает до чего, Ефим Ефремович. Станете, скажем, спать на полу, положив под голову тетрадку с историей. Но все-таки, зачем этот аскетизм?

— Вы хотите сказать — пуризм?

— Нет. Но с вас много спрашивается, нужна постоянно свежая голова, и вовсе не следует лишать себя элементарных удобств.

— Знаете, Петр Михайлович, — отвечал Вайлавич, — вы носите чин начальника штаба, и это свидетельствует в известной мере о том, что наше дело и бой родственны. Чем меньше удобств в бою, тем больше тяга к ним. Чем сильнее тяга, тем я круче воюю, добывая победу и сопутствующие ей эти самые удобства.

Он ласково глядел в глаза начальнику штаба, улыбался:

— Мы хорошо отдохнем с недельку потом, когда сделаем дело… Я отнюдь не склонен навязывать эти мысли всем. Но ведь я имею право так думать?

— Имеете, — смеялся Иваненко, понимая, что Вайлавич шутит. — И все же я скажу, чтоб вам прислали сюда термос с горячей едой и полушубок. Как начальник штаба, я готов выполнить любое ваше распоряжение. Как коммунист, вы обязаны послушать секретаря горкома.

В бараке штаба, облепленном плакатами, сводками, «молниями» и листовками «Крокодила», день и ночь работали многие десятки людей, но все-таки только эти два человека, совсем не похожие друг на друга, знали обо всем, что связано со станом, все, до мельчайших деталей.

Так командование дивизии или корпуса видит не только то, что охватывает глаз на участке соединения, но и то, что скрывается за пределами взгляда. Значит, не одно лишь наличие сил, но и резервы, идущие форсированным маршем к передовой. Грузовики с боеприпасами, что мчатся туда же по рокадам. Танковый резерв, упрятанный в лесу. К этому следует прибавить знание замыслов командарма. Знание сводки общеармейской и агентурной разведки.

Вайлавич четверть часа назад приехал с аэродрома. В эти самые последние и напряженные сутки работы железная дорога уже почти