чтобы ты играл, — Джулиан примостился рядом, кладя голову эльфу на плечо. Что из местных обычаев он впитал легко и с удовольствием, так это беззастенчивость прикосновений. — Кроме барабана.

— Я знал, что ты примешь приглашение Тиянит, поэтому решил, что нужно тебя порадовать. — Его голос был непривычно-низким. Йотль приоткрыл глаза. — Теперь ты наш.

— Это вы теперь мои, — усмехнулся Джулиан, заглядывая эльфу в лицо.

— А мы — твои, — согласился он. — Ты станешь прекрасным членом клана. Ты — ценное приобретение.

— Туруфь считает иначе.

— Туруфь — жестокий солдат, и она ненавидит тебя. — Он хмыкнул. — Её мнение о тебе — просто пердёж. Но теперь у тебя появятся и другие учителя. Не только я и Туруфь.

Джулиан вздохнул.

— Отнеси меня в постель, — попросил он, и Йотль без разговоров повесил инструмент на спину и легко поднял его тело на руки.

— Когда-нибудь ты будешь носить меня на руках.

— Это вряд ли. — Джулиан усмехнулся ему в плечо. — Я никогда не вырасту таким высоким, как ты. Редкий человек может достигнуть твоего размера. И не только в росте.

— Ты сейчас говоришь о детородном органе? — Йотль прыгнул на соседнее дерево с таким изяществом, словно у него на руках не висел никакой человек.

— Верно.

Джулиан прикрыл глаза, вдыхая запах тела эльфа, знакомый и тёплый. Он никак не мог отделаться от ощущения, что его обманом заставили принять решение.

— Есть причина, по которой Вы потребовали моего ответа именно сейчас, — сказал Джулиан Тиянит.

Их чаши дымились свежезаваренным напитком, пахло восхитительно, но было ещё рано пить: вода должна вытянуть сок жёлтого цветка.

— Так и есть, — согласилась Тиянит. — Со стороны солнца к нам пришли проблемы. Эти проблемы — его дети, что вырубают лес. Ты нужен нам.

— Ты хочешь, чтобы я пошёл против своих?

— Теперь твои — это мы, Джулиан.

Глава 6

— Почему ты вообще учишь меня, если я такой бездарный? — Джулиан в изнеможении осел прямо на опавшую листву.

Туруфь сжалилась и убрала нож в специально отведённое отверстие на поясе. Все её ножи были маленькими и невероятно острыми.

Она не села рядом, зато достала мех с отваром из ягод и плодов великанского дерева. При свете солнца каштановые волосы эльфийки казались почти что рыжими. Джулиан всегда обращал взор на такие необычные оттенки, но сама Туруфь в нём нежных чувств не вызывала, даже наоборот: хотелось избить её, истоптать в грязи, покрыть, как последнюю слабачку, и плюнуть сверху. Грязная на язык Туруфь, что за короткий срок научила его большему, чем могли научить учителя в замке отца или поместье брата. Туруфь, что раз за разом указывала на ошибки, жёстко, но эффективно… Казалось бы, для ненависти не было причин, но ненавидеть её — это сродни глотку свежей воды после дня на ногах. Просто то, что нужно.

— Когда я сбежала от Йотля, я оставила ему долг, — ответила Туруфь. — Я дала ему свою клятву и предала её. Значит, я торчу ушлёпку. Если я выучу такого сморчка, как ты… я буду считать, что мой долг уплачен.

— Бедная, несчастная Туруфь! — вздохнул Джулиан, смотря на неё снизу вверх. Он знал, что эльфы слабо понимают иронию, но отказать себе в ней не мог.

Они с Туруфь недолго отдыхали, но зато после перерыва та решила, что он уже готов учиться нападать.

— Неужели! — закатил глаза Джулиан и присосался к бурдюку. — А я думал, ты готовишь из меня ходячую мишень!

Он утёр губы тыльной стороной ладони, а затем стёр пот со лба рукавом. Хорошо хоть была повязка из уса полоза, которую ему подарила Эола. Из такой повязки волосы никогда не выбивались и не липли на лицо, как бывало, когда он тренировался дома. Джулиан подозревал, что на повязку наложена магия: всё же Эола была мастерицей по части бытовых фокусов. Однажды она заколдовала сапоги Йотля, и тот весь день отвешивал всем пинка, после чего был несколько раз побит. Виновницу потом обнаружили, но не наказали: Эола была несовершеннолетней. Джулиан, конечно, считал, что больше всех пострадал он, ибо именно ему потом приходилось залечивать раны (по большей части эмоциональные) Йотля и сидеть у его постели, пока эльф ревел.

— Мишень из тебя и так хорошая — уворачиваешься славно! — похвалила Туруфь.

Джулиан подавил возмущённое рычание. Только за первую неделю тренировок с этой бешеной сукой он получил больше шрамов, чем за всю свою жизнь. И он всё ещё надеялся, что мази Йотля помогут их свести, однако некоторые из этих шрамов — самые глубокие — останутся напоминанием ему о Туруфь и Великих Лесах.

— Ты видел, как я бросаю? — спросила она.

Джулиан хмуро кивнул.

— Пробуй так же. Надеюсь, с подражанием у тебя всё хорошо, человечина. — Туруфь передала ему свои ножи. Несмотря на всё своё раздражение по отношению к жрице, Джулиан взял ножи аккуратно, как реликвию. Всё то время, что они тренировались, он смотрел, как танцуют эти ножи в её руках, и не мог не признать, насколько красива Туруфь, когда дерётся. Джулиан хотел так же. Он думал о том, что если бы обладал хотя бы толикой умений Туруфь, то ни за что бы не попался имперцам в тот день. Да даже если бы он умел хотя бы то, что умеет сейчас: бегать быстрее ветра и взбираться по древесным стволам, как макака, — он бы уже не позволил себя просто так отловить. Он бы встретил Элтыр Дара в любом случае, но уже в более выгодном положении, и тогда всё бы прошло иначе.

Джулиан иногда развлекал себя этими мыслями: что было бы, если. Что было бы, если бы они с Элтыр Даром были ровесниками? Что было бы, если бы он не упал со стены, как последний идиот? Что было бы, если бы Эстебальд его не спас?

Он знал ответ на последний вопрос. Он был бы любимой сучкой генерала. Его единственной обязанностью стало бы «хорошее настроение» и красивый вид. Он бы ленился весь день, читал книги и хорошо питался. Джулиан с некоторым даже интересом воображал себе такое будущее, и всё же без сожаления. Он не хотел быть рабом. Если он когда-нибудь и станет вести себя, как любимая постельная игрушка, то только по собственному желанию.

Туруфь раскритиковала его броски, но критиковала больше по мелочи, и Джулиан понял, что справился. Нападение далось ему куда легче, чем защита.

Когда они закончили, солнце уже висело почти посередине голубого неба. Птицы перестали петь, не шуршали в траве ящеры.

— Ты