как бывает. А коллекция? Была какая-то… Ну и что? Потомки ее давно растащили… Его мнение изменилось, когда он обнаружил новую запись на эту тему. Запись была от 1940-го года: "… Проходил сегодня возле дома Анастасии. Она сейчас живет там с мужем. У них родился пацан. Было уже темно. Походил вокруг, повздыхал. Заметил свет у них на чердаке. Рискнул и вошел. Пацан спал в кроватке. Я подошел к лестнице, ведущей на чердак. Оттуда глухо доносились их голоса. О чем они говорили, не расслышал. Однако мне показалось, что они там что-то прятали. Ничего особенного в этом не вижу. Времена неспокойные. Все надо прятать. Почему-то вспомнилась коллекция, о которой говорил покойный Севрюгин. Я немного постоял и тихонько выскользнул из дома… ". Эрнест снова задумался. Интересно, когда умерла эта Анастасия? Надо бы спросить у отца. Ведь если она умерла, когда ее потомок был в недееспособном возрасте, то вполне возможно, что… Мысль была, как ему показалось, вполне недурственной для головы наркомана. Надо бы ее проверить. У него вдруг пропал интерес читать дальше. В голове засела эта новая мысль. Теперь он знал, что она будет буравить его мозг, по меньшей мере, до тех пор, пока не появятся первые признаки приближения новой ломки. Надо торопиться. Сначала к отцу. Он, пожалуй, скоро появится. Даже можно признаться, что забрал его деньги. Старик поймет. Он уже много раз прощал ему подобные выходки. Куда ему деваться? Сколько ему осталось? Да и сколько их Шмелевых осталось вообще? Мать умерла. Братьев или сестер у Шмелева младшего никогда не было. Не запланировали их старики что ли? Или что-то другое удерживало их от дальнейшего размножения? Что теперь говорить? После смерти отца он останется последним Шмелевым. После смерти отца? А если он, еще молодой Эрнест Шмелев, загнется раньше? Почему бы и нет? При его-то жизни… В любом случае род заканчивается… Надо торопиться. Может быть, хотя бы тризна будет пышной… Вот оно еще одно слово, которое он никогда не слышал, но подсознание произнесло его.

В холле стукнула дверь. Эрнест отпер дверь своей комнаты и вышел навстречу вернувшемуся старику.

15

Семидесятипятилетний Оскар Грюневальд прощался с домом, в котором прожил всю свою жизнь. Здесь ему была знакома и дорога каждая мелочь. Он переходил из одной комнаты в другую, иногда останавливался возле предмета обстановки, вид которого вызывал живой отклик памяти, поглаживал его некоторое время рукой и медленно двигался дальше. Особых знаков внимания удостоились фотографии родственников, по старинке висевшие на стенах всех комнат. Оскар подходил к каждой и долго рассматривал ее. Вот его русский дед Павел Николаевич Севрюгин. Рядом русская бабка Марья Никитична. Оскар никогда их не видел. Мать рассказывала, что дед когда-то в России был фабрикантом. Он запомнил это слово, хотя в то время был совсем маленьким и мало в этом смыслил. Если бы мать прожила дольше… А вот и фотография самой матери. Она здесь совсем молодая. Он еще пойдет на кладбище, чтобы проститься с ней. Сходить к отцу не получится – тот сгинул где-то среди бесконечных просторов России. Вот и его фотография… Какая-то совсем маленькая… А вот немецкие дед и бабка. Оскар им бесконечно благодарен. Они, по сути, вырастили его. К ним он тоже еще пойдет. Они ждут его на том же кладбище, где покоится мать. Там же, кстати, и умершая жена Изольда. Ее фотография висит в другой комнате. А вот и их сын Александр Грюневальд. Профессор американского университета. К нему-то и отправится Оскар через несколько дней – только уладит последние формальности, связанные с продажей дома. Он никогда бы не продал его, если бы не доводы Александра. В чем-то он прав… В Германии у него больше никого нет, а возраст ежедневно напоминает о себе. У Александра большой дом в Америке, есть семья. Кстати, у Оскара есть там уже внуки. Он их никогда не видел. Теперь, даст бог, увидит… Дом он продает вместе с мебелью и прочей утварью. Но фотографии надо собрать. Это дорого только ему, да и Александру, возможно, будет интересно… Осторожно снял со стен фотографии, сложил стопочкой. Стопочка оказалась жиденькой, и Оскар вдруг подумал, что так же, наверное, хлипка и память об ушедших людях.

Он вышел в холл. Там среди прочего прижималась к стене лестница, ведущая на чердак. Оскар задрал голову. Интересное дело – за столько лет он ни разу не побывал на чердаке. Окажись он, наверное, любителем что-то мастерить своими руками, нашлось бы применение и чердаку. Или, скажем, покойная Изольда любила бы возиться с разными травами (он слышал о таком от других), то чердак можно было бы использовать для сушки этих трав. Всего этого не случилось. Наверное, и сейчас не стоит туда заглядывать. Он взялся за перила и попробовал пошатать конструкцию. Лестница ответила скрипом, хотя и продемонстрировала завидную устойчивость. Ну вот, новые хозяева пусть по ней и лазят. Тем более, что они молодые, а бывшему бухгалтеру Оскару Грюневальду там нечего делать. Он обошел холл по периметру и, не заметив ничего достойного внимания, вернулся в общую комнату. Пожалуй, вот и все. Пора на кладбище. Уходить из дома, тем не менее, не хотелось. Он еще раз прошелся по всем комнатам. Он понимал, что больше никогда сюда не вернется. Новые люди займут дом, пустят потомство, поменяют мебель, затрут всякую память об Оскаре Грюневальде. Пожалуй, через парочку лет только редкие старожилы смогут вспомнить, кто здесь жил раньше. Никто не расскажет, при ком были посажены вон те кусты, дающие прекрасный вид из окна общей комнаты, или каким горячим был спор между ним и покойной супругой по поводу абрикосового дерева, которое по мнению Изольды закрывало вид на улицу из окна спальни. Даже о том, как устанавливались детские качели, не расскажет никто. А ведь это видели все соседи… Нет уже никого из них… Они там же, куда сейчас отправится Оскар, чтобы в последний раз проститься с родственниками. А ведь на этих качелях так любил кататься Александр… Разве он приедет сюда из Америки? К кому? Нет, никогда он не приедет…

Кладбище было недалеко от дома. Это было старое кладбище. Существовало еще с тех пор, когда этот район Висбадена был самостоятельным населенным пунктом Игштадтом. Населенный пункт тянул в ту пору разве что на деревню, а деревенские жители всегда любили рождаться, работать и помирать поблизости. Может быть, потому что тогда и с транспортом не так просто было?