финансовая помощь слишком привлекательна. Или они находятся под давлением и не могут отказаться. В каждой из этих ситуаций тренинги для избирателей бесполезны. Иными словами, если у нас есть структура из глубоко укоренившихся местных убеждений, которые положительно относятся к «приятным мелочам», бессмысленно напоминать избирателям о законе, а если делать это – то очень активно и долго, что редко получается организовать. По аналогии, если подарки избирателю действительно нужны, проповеди о демократии наткнутся на глухую стену. Тем более, когда граждан принуждают к принятию подкупа, как в Зимбабве, у них и вовсе будет мало возможностей «поступить ответственно», как бы им этого ни хотелось.

Но курсы для избирателей могут принести пользу: они демонстрируют негативные последствия таких фальсификаций и закладывают более крепкий фундамент, на котором группы гражданских активистов и оппозиционные партии уже смогут запускать собственные кампании. И пусть уже они убеждают своих избирателей, что можно брать подарки, а голосовать за кого хочешь.

Позиция международных доноров не позволяет открыто поощрять граждан в приеме взяток: это за рамками законодательства. СМИ, критически настроенные к выделению иностранной помощи, такие как британская газета «Daily Mail», начнут возмущаться сразу же, как только из денег налогоплательщиков начнется финансирование чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего подкуп избирателей. Но международные организации имеют право поддерживать принцип свободы совести и волеизъявления. И их борьба со скупкой голосов облегчит задачу внутренним политическим фигурам, которые будут разъяснять гражданам, что принять несколько купюр – вовсе не означает обязаться голосовать за этого кандидата.

Часть читателей, вероятно, почувствует неловкость от мысли, что лидеры оппозиции и гражданские движения публично обсуждают вопрос реакции на взятку, а не осуждают эту практику целиком и бесповоротно. Никто не спорит, что с моральной точки зрения было бы правильно строить кампанию на полном отрицании подкупа. Отговаривая избирателей от принятия любых сувениров и угощений, мы очистим свою совесть, но начнем выкидывать деньги на стратегии, доказавшие свою неэффективность. И здесь нас поджидает следующая этическая дилемма. Хорошо ли это – спускать и без того ограниченные ресурсы на бессмысленные мероприятия, которые оставят политический ландшафт в куда худшем состоянии, чем можно было бы достичь в альтернативном варианте? Значит, необходимо действовать одновременно в двух направлениях: пытаться предотвратить скупку голосов и параллельно снижать ее эффективность там, где она все же совершается. Эти два направления взаимно усиливаются – вряд ли правящая партия станет тратить деньги на стратегии, которые перестали приносить плоды.

Совершенствовать избирательное законодательство и повышать активность полиции и судов, чтобы следить за его исполнением – часть решения проблемы. Опять же, это здорово в теории: лучше отслеживать нарушения и эффективнее наказывать за них – естественный компонент трансформации общественного восприятия фальсификаций. Однако в большинстве стран, которые мы обсудили, проблема не в дефиците законодательных норм и не в слабости правоохранительной системы, а скорее в отсутствии политической воли. Когда текущая власть контролирует политизированные суды и полицию, правоприменение осуществляется выборочно, независимо от вида нарушений. В таких условиях подкуп избирателей вряд ли будет качественно пресекаться.

Кроме политических стратегий у скупки голосов есть экономический и демографический аспекты. Исторические исследования этого феномена объясняют падение его распространенности в Европе и Северной Америке двумя основными факторами. Первый – расширение избирательного права на всех взрослых мужчин, а позднее – и на всех взрослых женщин. Это означало, что начинающие политики должны подкупать гораздо больше людей, чтобы обеспечить себе победу: стоимость этого инструмента фальсификаций взмыла до небывалых сумм[247]. Второй – введение тайного голосования (в 1872 году в Британии и в 1880-х годах в США), которое усложнило политикам задачу: стало трудно проверять результаты сделки[248]. Обе эти перемены спровоцировал широкий контекст социально-экономического развития – повышение уровня жизни, появление уверенного среднего класса[249] и распространение образования[250].

Те же самые перемены стали формировать гражданское самосознание, а повышение зарплат на протяжении многих лет означало, что теперь избирателей было не купить мелкой подачкой. Все это вместе снизило эффективность и доступность данного вида фальсификаций, вынудив кандидатов перейти на другие стратегии мобилизации электората. Одно из последствий такой трансформации заключалось в том, что политические лидеры стали больше рассчитывать на государственные механизмы поощрения своих сторонников, например, повышая дотации определенным областям или выбивая целевые налоговые льготы.

В то время как всеобщее избирательное право и тайна голосования уже присутствуют в новых демократиях мира, во многих странах процессы, стимулировавшие их на Западе (массовое образование, повышение доходов и рост среднего класса), все еще далеки от завершения. Следовательно, есть вероятность, что продолжающийся экономический рост ударит по подкупу избирателей – не сейчас, так потом. Нельзя сказать, что подъем экономики – панацея от всех фальсификаций. Он едва ли будет производить позитивный эффект, если экономика останется нестабильной, а возросшие доходы государства останутся в распоряжении узкой прослойки населения. Краткосрочные прибыли, социальное неравенство и монополизация доходов элитами, как это часто происходит с нефтяными и прочими ресурсными прибылями, не вытащат людей из бедности, а значит, вряд ли окажут серьезное влияние на рентабельность подкупа избирателей[251]. Мы также должны иметь в виду, что многие страны с высоким уровнем бедности смогли наладить эффективные демократические системы, в то время как ряд богатейших стран, таких как богатые ресурсами государства Ближнего Востока, остаются глубоко авторитарными[252].

Аналогичные оговорки нужно сделать и в отношении роли среднего класса. Легко увидеть, почему многие журналисты и существенная доля ученых с воодушевлением относятся к влиянию среднего класса на политические системы Азии и Африки[253]. Несколько классических теорий демократизации полагают, что именно появление влиятельной буржуазии позволило вырвать власть из рук небольшой авторитарной элиты и передать ее народу[254]. Когда речь заходит о скупке голосов, зачастую предполагается, что, поскольку средний класс состоятельнее и более независим от государства, он будет охотнее критиковать нарушения избирательного законодательства. В результате расширение среднего класса, который, по оценкам, за 30 лет к 2011 году утроился в Африке и стал составлять 310 млн человек, привело к восторженным заголовкам о том, что эта группа населения будет стимулировать экономический и демократический рост[255].

В каких-то отношениях это оправдано, но тем не менее важно не ожидать, что появление среднего класса уничтожит подкуп избирателей на корню. Как минимум многие из тех, кто финансирует скупку голосов, сами относятся к среднему классу[256]. Кроме того, неясно, какое особое качество представителей среднего класса меняет их поведение. Интуитивно кажется, что более состоятельные граждане испытывают меньше экономического давления, побуждающего принимать подарки. Но недавнее исследование продемонстрировало, что в регионах, где средний класс больше поддерживает демократические нормы и ценности, это обычно вытекает из образованности,