Шрифт:
Закладка:
— У меня есть свиной пузырь, полный ежевичного вина, — сообщил брат Дэвис, как будто это могло побудить Хадсона к дальнейшему общению.
Хадсон поднял глаза на серые облака, почти закрывшие солнце. До дождя было еще далеко. Хадсон решил, что у этой двухчасовой прогулки должен быть хоть какой-то смысл. Почему бы и не беседа с Джеймсом Дэвисом, недавно приехавшим из Бостона?
— Что ж, веди, брат, — сказал Хадсон, переходя на более непринужденный стиль общения.
Дэвис вздрогнул и ахнул от облегчения.
Они пересекли деревню, свора собак последовала за ними. Вскоре к животным присоединились резвящиеся дети. Повседневная деревенская жизнь продолжалась так, как будто никаких чужаков здесь не было. Вскоре детские крики привлекли внимание, и одна дородная женщина вышла на улицу и начала хлопать в ладоши и орать. Дети вмиг бросились врассыпную.
Дэвис провел Хадсона мимо загона, где содержалась дюжина красивых лошадей и несколько жеребят. Дальнейший путь пролег мимо переполненного свинарника, где пахло почти так же плохо, как от проповедника. Вскоре показалась небольшая хижина, стоявшая в отдалении от всех остальных. Хадсону показалось, что в качестве скрепляющего материала ее покрыли не глиной, а конским навозом.
— Вот мы и прибыли, — возвестил Дэвис. Хадсон и без него это прекрасно понял.
Они отодвинули тонкую ткань, служившую хижине дверью. В сыром помещении Дэвис ударил своими изувеченными руками по кремню, чтобы разжечь комок грязных тканей. От получившегося маленького пламени он зажег несколько свечей, держащихся на столе с помощью расплавленного воска. Сам стол выглядел так, будто плотник, сконструировавший его, был слепым, и пальцев у него было меньше, чем у Дэвиса.
Распространившийся по хижине свет озарил единственный табурет перед столом, жалкий навал грязных одеял на земляном полу и два ведра — одно для питьевой воды, другое для отходов жизнедеятельности. На одной из стен с помощью узловатых лоз было прикреплено небольшое деревянное распятие, а прямо под ним стоял кусок вырванного с корнем ствола дерева, на котором лежала открытая запачканная Библия. Единственным предметом мебели в этой лачуге был деревянный сундучок, стоявший прямо на земле. Дэвис как раз наклонился, чтобы его открыть.
— Прошу, — сказал он, — садись!
Хадсон сбросил заплечную сумку, отложил ее в сторону и опустился на табурет, который застонал и задрожал под его весом. Лишь убедившись, что табурет не развалится, Хадсон решился передвинуть его так, чтобы сидеть лицом к выходу.
Тем временем Дэвис достал из сундучка темно-коричневый маслянистый на вид свиной пузырь, из которого торчала пробка. Он положил его на стол перед Хадсоном, затем достал из сундука пару деревянных чашек с наросшей корой.
— Не откроешь, брат? — спросил Дэвис. — Я мог бы сам, но провожусь явно дольше тебя.
Хадсон извлек пробку и разлил по чашкам почти черную жидкость, которая выглядела такой густой, что ее вполне можно было жевать. Он уловил сильный аромат ежевики и подумал, что одно глотка этого пойла должно быть достаточно, чтобы монстры мерещились за каждым кустом.
— Твое здоровье, брат! — воскликнул Дэвис, взял чашку и одним глотком осушил ее.
— И твое, — ответил Хадсон. Он отпил совсем немного, даже мышь могла бы заглотить больше, однако и от этого небольшого количества по его губам распространился огонь Судного Дня.
— В нем Дух Господень, — самодовольно сказал Дэвис, наливая себе следующую порцию искупления. Когда его глаза перестали слезиться, он сел на землю, скрестив ноги, и улыбнулся Хадсону. Его зубы оказались темными, словно их измазали в чернилах.
Некоторое время они просидели в тишине. Похоже, Дэвис настолько изголодался по англоговорящему собеседнику, что лишился дара речи от счастья. Хадсон сделал еще один маленький глоток смертоносного вина, откашлялся и спросил:
— Как долго ты уже здесь?
— Несколько лет, — последовал ответ, сопровождаемый легким смешком. — Да, это были долгие несколько лет. Хочешь верь, хочешь нет, но я добился определенного прогресса. Точнее… Господь добился здесь успехов с моей помощью. Я — Его руки в мире дикарей.
— Тогда тебе следовало бы заботиться о сохранности своих пальцев. Что с тобой сделали?
— О, всего лишь небольшие проверки. Небольшие порезы тут, маленькие ожоги там. Сначала это было ужасно, но теперь… теперь я стал сильнее. Они делают для меня это вино. Я пытался поддерживать здесь традиции причастия, но это становится… — он ухмыльнулся, хотя по его лицу пробежала тень, — довольно непросто. Процесс сложно контролировать. Ты наверняка понимаешь.
— Да. — Хадсон подумал снова сделать глоток вина, но не решился. Он беспокойно поерзал на табурете, потому что ухмылка Дэвиса выбивала его из колеи. Со своими сверкающими безумием глазами он выглядел так, будто ждал от Хадсона глубочайшего, почти божественного откровения. Это была просьба, которая буквально звенела напряжением в воздухе. Хадсон чувствовал, что обязан что-то сказать. Что угодно. — Что ж, ты… — он помедлил, подыскивая вопрос. — Ты подумываешь вернуться в Бостон?
— Хм, — протянул проповедник, нахмурив брови. Он озадаченно посмотрел в свою чашку, будто осадок на ее дне мог что-то ему подсказать. — Хороший вопрос. Ответ, пожалуй, будет таким: если Господь пожелает, чтобы я вернулся, я вернусь.
— А что насчет жены и дочери? Разве ты не скучаешь по ним?
— О, да! Конечно, скучаю. Знаешь, я ведь раньше был школьным учителем. У меня были большие планы. Я хотел стать директором школы, но… меня несколько раз обошли. Я начал пить. Сначала понемногу, потом… ну, ты сам понимаешь. Удивительно, как действует Бог! Я думал, что падаю в яму, срывался на свою семью, злился на то, что другим достается то, что должно было по праву принадлежать мне. Я думал, Бог забыл обо мне, а он все это время не спускал с меня глаз. Он сказал, что я должен сделать, чтобы искупить то, что я сотворил с Эстер той ночью, когда она обнаружила меня с деньгами своего отца. Меня должны были отдать под суд. Казалось, выхода не было. И в тот субботний вечер на
