У меня есть такой образ, мой личный, он мне очень помогает понять, что к чему. Если люди строят мост и ошиблись в расчетах, то инженерную ошибку бетоном и арматурой не исправить. Мост упадет.

Бетон качественный, арматура нормальная, рабочие хорошие – но мост упадет. Потому что мы пренебрегли нематериальным фактором – цифрами, расчетами, – который является самым главным. С жизнью семьи и государства так же.

ЭБ: Идея важна.

АТ: Да. Если у вас нет идеи, если вы не знаете, зачем жить, и не можете внятно объяснить никому оправдание своего существования…

ЭБ: Или неправильная идея. Или даже бесовская идея.

АТ: Или бесовская идея, у дьявола ведь есть идея. Парадокс заключается в том, что носители ложных идей побеждают хороших людей, у которых нет сформулированной идеи. То есть носители бесовской идеи могут оказаться сильнее хорошего человека без бесовских идей, вообще без идей, который выступает за абстрактное хорошее. Те, кто мотивирован, побеждают. Помните кино «Служили два товарища»? В нем как раз это высвечено: штурм Перекопа, вся советская мифологема захвата Крыма, эти люди, которые через Сиваш шли со своими дудками и барабанами, – у них была идея. А те, которые охраняли Крымский вал, в принципе, не понимали, что дальше, что вообще делать. Там хорошо показано, что все эти холерики, странные люди, готовые стрелять направо и налево, готовые друзей своих сдавать под трибунал по первому подозрению, настолько идейно мотивированы, что это им обеспечивает локальную победу на ближайшую историческую перспективу. А если у тебя нет ничего настоящего за душой, тогда у тебя, даже если ты очень хороший человек, уменьшается шанс победить. Поэтому нужно, не стыдясь, называть правильные идеи. В нынешней ситуации надо, чтобы Спас Нерукотворный реял над любой нашей позицией, над каждым городом. Именно Спас Нерукотворный, не знамя Победы. При этом я не против флага. Но Спас Нерукотворный – это гораздо больше всех знамен, собранных вместе.

Стыдливое умолчание об истине – это предательство. Я понимаю, что государство – это некая безликая машина, которая требует безликости от своих функционеров, но мы от них и не требуем яркости. Мы от культуры требуем. Вы знаете, что в Великую Отечественную войну, когда народ напрягался по максимуму, жертвы были колоссальные, вовсю работал кинематограф. Сто фильмов сняли, причем шедевральных. И первым советским фильмом, получившим «Оскар», стала документальная лента 1942 года «Битва под Москвой». Творческие люди были включены в процесс, и кто скажет, что они не воевали? Они воевали. Так что горе народу, который не знает истины и не ищет ее. Особенно если он столкнется с народом, который подружился с демоном. Тогда тебя просто заставят узнать, что Бог есть. Потому что ты без Бога не выживешь. И у нас есть твердое пророческое слово лучших людей мира о том, что Россия должна подняться.

ЭБ: Можно ли нам, русским художникам, избежать участи одиночества в этом мире, в котором нет Спаса над каждой крышей? Ведь тогда, если развивать вашу мысль, Спас должен быть над каждым театром.

АТ: Не физически, а духовно – да.

ЭБ: Я, когда работал во МХАТе, в гардеробе повесил икону Богородицы. Сколько мне за это пришлось выслушать, даже не буду передавать. И это движение к безбожию началось не в 1917 году, Россия шла к этому с XVIII–XIX веков.

АТ: Тема очень интересная. Ее проговаривает преподобный Иустин Попович, сербский философ, богослов, подвижник. Он говорит, что на смену цивилизации Фауста должна прийти цивилизация Достоевского. Запад лучше всего описан Фаустом. Западный человек все знает, все умеет, все может, не имеет счастья. Распространил свое влияние по всей Вселенной, везде проник острым умом своим, напился мудрости и отравил сердце. Счастья нет. И готов продать душу дьяволу за то, чтобы сказать: «Остановись, мгновение, ты прекрасно». И это не только Фауст. В Библии есть такой момент: Иафет селится в шатре Симовом, то есть Иафет и дети Иафета – это западная цивилизация. Дети Иафета – это крито-микенская культура и греки. Они берут эстафету у Сима, у семитов в новозаветной Церкви и распространяют свое влияние по всему миру. Это библейское пророчество еще от Ноя. Благословление было дано Симу и специфическое благословление – Иафету, в последующие времена уже в христианстве оно исполнилось. Но поскольку Запад коллективно или в индивидуальном порядке от Христа отказывается, он теряет благословление Иафета. И в глазах окружающего мира европейская цивилизация, европейский человек – это опаснейший кровопийца, который хочет жить за счет других и гнусен, как ничто больше в природе. И эта культура Фауста, умирающая сама по себе из-за своего безбожия, из-за тайного договора с лукавым в обмен на счастье, должна уступить другой цивилизации. Если еще какая-нибудь цивилизация может возникнуть на обломках или вместо этой великой цивилизации, то это, по Иустину Поповичу, только цивилизация Достоевского. Отец Иустин говорит: это единственная форма, которая может заменить собой культуру смерти…

Это цивилизация или, если угодно, культура совести. Это культура братства, невзирая на этнические моменты. Это попытка явить Христа. Причем уже Достоевский пишет, что Запад нашего Христа еще не знает. Они Христа забыли, поменяли, потеряли, а Русь должна явить Христа миру. Один индус как-то сказал христианскому миссионеру: «Если ваш Христос похож на вас лично, на вас, европейцев, то ваш Христос – мой личный враг». Запад приносил Христа в самые далекие страны и вместе с Христом приносил туда корысть и другие неприглядные ценности. Возможно, даже хорошо, что Русская Церковь не отметилась активным миссионерством, что мы не разнесли свои падения и грехи по огромным просторам. Так вот, если приносить Христа по-новому, нужно принести Его без своих блох. Показать Его. Поэтому, собственно, театр и должен быть на аванпосте этой борьбы.

ЭБ: Театр наиболее антропологически активен, потому что, в отличие от кинематографа, музыки или литературы, он предъявляет человека в его плоти. Ты находишься в пространстве с человеком, с актером, который потеет, переживает, обладает теми же свойствами, что и ты сам.

АТ: И еще один ключевой момент. Я думаю, что бы мы ни ставили – западных авторов или русских, современных или старых, главный вопрос в том, насколько покаялся режиссер, насколько режиссеру чуждо или близко покаяние. Это самый критичный вопрос. Потому что работа режиссера – это воплощенное покаяние… Он стремится добраться до сокровенного, до святая святых человеческой души самыми сложными знаковыми приемами.

По сути, его искусство – это форма исповеди. Вообще, любое искусство, музыка – тоже форма исповеди.

ЭБ: Конечно.

АТ: