========== Часть 15 ==========

Я нажимаю на кнопку звонка — и дверь открывается с интервалом в полторы секунды. Можно подумать, что Эдвин все это время занимал выжидательную позицию на пороге. Сегодня его волосы особенно взлохмачены, а старые очки в роговой оправе так и норовят съехать на кончик носа.

— Элизабет! Как я обрадовался, услышав по телефону, что ты принимаешь наше приглашение.

Не зная, куда девать руки, он неуклюже протягивает мне ладонь для рукопожатия, забыв, что держит чашку c кофе, и в итоге расплескивает половину содержимого чашки на мое белое пальто. Слава Богу, что кофе, судя по всему, — уже остывший. Я поспешно всплескиваю руками:

— Ничего страшного! Все в порядке! Только не суетись!

— Элизабет, какой же я неловкий! Мне так жаль!

Эд ставит чашку прямо на пол и, схватив первое, что попадается ему под руку — это шелковый шарфик Матильды, — начинает судорожно оттирать кофейные разводы с моей груди.

— Эд, Эд, погоди. Ты уже ничего не сделаешь — только шарфик испортишь, — пытаюсь помешать ему я.

— Мой шарфик?!

Матильда появляется в дверях прихожей и картинно прижимает одну руку к губам, другой поддерживая выпирающий живот:

— Что ты сделал с пальто бедной Лиззи?! Теперь понятно, почему она к нам почти не приходит!

— Тише-тише, дорогая, — комкая в руках злополучный шарфик, Эд делает пристыженный шаг назад — и опрокидывает оставленную на полу чашку, заливая кофейными остатками коврик в прихожей.

Мэтти раздосадованно морщится.

— Я куплю тебе новый шарфик, дорогая, только не волнуйся. Дыши — смотри на меня — дыши, как я. — Эд начинает делать резкие глубокие вдохи носом и выдыхать ртом.

— Я тебе сейчас покажу «дыши»! — замахивается на него кулаком супруга. — Я тебе сейчас такое «дыши» устрою, что ты до конца жизни только это и сможешь сам делать! Это тебе не тряпка из универмага! Это полторы сотни, Эдди! Полторы сотни чертовых фунтов!

— Я куплю тебе новый за две сотни, только не кричи так, пожалуйста.

— Ага! — Матильда целится в мужа указательным пальцем. — Ловлю тебя на слове! Две сотни так две сотни! Вытри тут лужу. И сделай нам всем по чашке мятного чая, пожалуйста.

— С огромным удовольствием, мое сокровище, — радуясь тому, что ссора так быстро сошла на нет, улыбается Эд и стремглав вылетает из прихожей — видимо, за половой тряпкой.

— Вообще-то, кажется, он был из универмага… — повернув голову ко мне, флегматично замечает Мэтти, удовлетворенно улыбаясь. — Три фунта и четвертак. Но я никого за язык не тянула. Пойдем на кухню, Лиззи, надо посыпать твое пятно солью, чтобы потом отстиралось.

И машинально поглаживая себя по животу, с грацией круизного лайнера Мэтти ведет меня за собой вдоль коридора.

Вскоре вместо обеденной комнаты мы располагаемся в гостиной, где Мэтти немедленно оккупирует всю софу, вытянув ноги в легинсах из лимонного спандекса, а мы с Эдом довольствуемся двумя приставленными креслами.

— Ну и раздуло же меня, Лиззи, правда? Это вообще неплохо быть беременной — ты только скажи, а все бегут куда сказано, никто не перечит, можно срывать злость и списывать на перепады настроения. Единственный минус — это то, что ты чувствуешь себя гиппопотамихой. И выглядишь также. А еще — сейчас это просто невозможно! — все время хочется в туалет. Бегаю каждые двадцать минут — мне скоро там поселиться придется!

За восемь месяцев беременности Мэтти успела проесть плешь своим интересным положением каждому работнику нашей школы. Немало ни смущаясь физиологическим подтекстом, она описывала все мельчайшие подробности протекающей беременности каждому встречному, а начиная с шестого месяца, стоило ребенку чуть пошевелиться в утробе — как Матильда начинала громко кричать, что уже рожает и требовать, чтобы ее доставили в больницу. Не могу сказать точно, сколько раз они с Эдом туда приезжали после такой фальшивой тревоги, сколько раз они до туда не доезжали, потому как Мэтти успокаивалась уже в пути, и сколько человек уже успели позвонить ей и поинтересоваться весом новорожденного. Одно могу сказать точно: все, кто хоть немного знал Мэтти, к концу срока начали чувствовать себя причастными к ее ситуации и имели все основания следовать примеру Эдвина и говорить «мы беременны», потому как отстраненно воспринимать беременность Мэтти было решительно невозможно.

Понимая, что перебивать ее щебетанье себе дороже, я в который раз подряд выслушиваю неудержимый поток ярких впечатлений, Эдвин же незаметно пододвигает к себе газету и углубляется в чтение.

— Так что вот так, дорогуша. Так что вот так. Что-то я все о себе да о себе, — спустя сорок с лишним минут прерывается Матильда, потянувшись к вазочке за шоколадным батончиком. — Что у тебя нового? Давай колись, когда ты уже окажешься в моем положении?

Я вежливо улыбаюсь:

— Не знаю. Честно говоря, сейчас у нас… м-м… можно сказать, небольшой кризис в отношениях.

— Кризис? Как так? Нехорошо! — поднимает брови Мэтти, взмахнув в воздухе наманикюренным пальчиком. — Разве у вас не должно быть все таким же сладким, как вот эта вот конфетка? — чавкая, она разворачивает передо мной смятый блестящий фантик.

Эдвин откладывает газету в сторону:

— Прости за личный вопрос, Элизабет, я понимаю, что это не мое дело, но твой супруг случайно не обижает тебя?

— Нет-нет, что ты, не в этом дело, я, наверное, все, как всегда, придумываю… Просто мне кажется, мы отдаляемся друг от друга. Сейчас, во всяком случае, далеки как никогда… Я вся в расстроенных чувствах…

— Я, кажется, знаю, в чем дело, — с многозначительным видом перебивает Мэтти. — Буду снимать стружку, Лиззи, скажу так, как я это вижу. Понимаешь, мужчинам, конечно, нужно, чтобы их любили — кто же спорит — но они панически боятся женщин, которые ими одержимы. Любые мужчины.

— Одержимы?..

Мэтти была единственным человеком, от которого я ожидала безусловной, безоговорочной поддержки: ведь по негласным правилам женской дружбы вне зависимости от ситуации полагается всегда вставать на сторону своей подруги и вместе с ней возмущаться, давать ей советы и в случае необходимости утешать. Можно представить всю силу моего удивления, когда я услышала, что Мэтти видит именно во мне главную причину всех неурядиц.

— Ты одержима им, Лиззи! Как ты сама только этого не замечаешь? Твоя любовь стала зависимостью! Ты готова стерпеть все что угодно в любых масштабах, ты идешь на колоссальные уступки, ты растоптала Лиззи Трамп, которой мы тебя помним, в пыль и грязь! Ты будто живешь