— Вы не ответили на вопрос, господин барон!

— Как и вы на мой. Но, извольте, князь. Я — отвечу. Малые торговые дома и гильдии, не подписавшие Хартию, а подписать ее имеет право только дом с определенным капиталом, продолжат работать по тем же таможенным нормам, что и сейчас. Исключением станет только колониальная торговля, — здесь для них возрастут и таможенные платежи и налоги.

— То есть, по сути, вся колониальная торговля будет сосредоточена в руках тех, кто лижет задницы своим государям? — не унимался ал Аору.

— Я бы порекомендовал вам, князь, следить за словами. Вы сейчас не в порту с поставщиком торгуетесь! И, с каких это пор, верность и лояльность трону стала лизанием задниц? По моему скромному мнению, — здесь кансильер торговли взял небольшую паузу, предлагая оценить, насколько скромным может быть мнение человека, через которого проходит около трети бюджета государства. — По моему скромному мнению, торговля таким важным ресурсом для экономики, как колониальные товары, должна находится в руках надежных людей. И опять же, лично вам что за печаль? У вас, если мне память не изменяет, контроль над тринадцатью процентами морских перевозок.

— А если я не захочу подписывать эту вашу таможенную Хартию? Я читал текст. Это — не Хартия, а ярмо! С какой такой радости я должен отдавать в обеспечение государству без малого треть перевозимого груза? По цене вдвое ниже рыночной?

Возмущенный гул голосов со стороны оппозиции поддержал слова морского князя.

— А что вас смущает, ал Аору? — с другой стороны зала поднялся настоящий гигант — почти два метра мышц укутанных в черный с красным бархат и меха. Барон да Альва, редкий пример лояльности тана к Фрейлангу. Мужчина к своим сорока пяти годам снискал себе славу одного из самых удачливых полководцев герцогства и являлся настоящим кумиром для молодого дворянства. Кроме того, в Совете он имел голос как Первый маршал герцогства. — Государство не хочет отдавать сверхдоходы от торговли специями в руки жадных лавочников. По моему — это вполне логично.

— Лавочников, синьор?! — взорвался князь. — А ничего, что эти лавочники своими налогами, содержат ваши игрушки? Всех этих разодетых солдатиков, пушки и корабли?

Гигант флегматично пожал плечами:

— Так и должно быть. Вы платите налоги, мы, военные обеспечиваем, чтобы корабли с флагом Фревелинга, принимались в каждом порту со всем уважением. Много вы наторгуете, ал Аору, когда какой-нибудь зазнавшийся нобиль из Речной республики, оставит вас на рейде на триду-другую?

— Послушайте, вы!..

— Господа! — голос маркиза Фрейланга без усилий взлетел над голосами спорщиков и барону да Гора опять представился, как его сюзерен стоит на палубе корабля и сквозь рев шторма отдает приказы команде. — Мы отвлеклись от обсуждения. Частности есть, но мы сможем их обсудить отдельно и после принятия принципиального решения вопроса.

Спорщики замолчали, глядя друг на друга: ал Аору зло, а барон да Альва — равнодушно. Но оба послушались маркиза и сели. В опустившейся на зал тишине очень отчетливо прозвучал тихий, но твердый голос барона да Урсу.

— А я, напротив, предлагаю сначала обсудить частности, маркиз, а уж потом перейти к вопросу этой вашей Конфедерации. Вы говорите, что нам этот союз нужен прежде всего для выгоды торговли и спокойной внешней политики. По первому я с вами спорить не буду, откуда мне знать…

Старик сделал небольшую паузу и тут же его окружение закашляло смешками. Да, мол, истинное дворянство не опустится до торговли! В отличии от сентариев и их покровителя! Классические такие двойные стандарты: только что они возмущались реплике да Манца о малых торговых домах, а сейчас уже всячески дистанцируются от торгового сословия. И это притом, что каждый из них имеет, хоть малую, но долю в какой-нибудь негоции! Лицемеры!

— Однако по второму, — продолжил барон да Урсу, — говорить несколько преждевременно. Как можно решать вопросы внешней политики, если у нас внутри множество нерешенных проблем.

Почти в полной тишине зала Совета губы тана зло вытолкнули:

— Я говорю о браватте графа да Вэнни!

Тишина зала взорвалась бортом дромона[21], получившего под скулу таранный удар. Гневные выкрики, вопросы, обвинения друг друга, сплелись воедино и взлетели. Крещендо урагана!

“Проклятый старик отлично разыграл свою карту!” — подумал Бенедикт да Гора. — “И очень своевременно!”

Бурление в животе усилилось. Это уже не предчувствие беды. Это — она самая! Вся подготовка к Совету, которую он провел, оказалась недостаточной. Его переиграли на поле, где он уже стал привыкать побеждать. Несколькими днями раньше, когда он лично проводил беседы с отдельными членами Совета, они смотрели ему в лицо и лгали! Но даже не ложь и явный сговор части дворянских семейств был болезненным ударом по самолюбию барона. Нет! Больше всего выводило из себя, заставляя зубы сжиматься до риска сломать их друг об друга осознание того факта, что он банальнейшим образом расслабился! Привык к топорной игре своих противников и был переигран ими!

Новость о браватте была, что называется, свежайшей, как только что выловленная из моря рыба. Буквально вчера вечером в Сольфик Хун пришел торговый корабль с гонцом из города Торуг. Именно гонец, а не голубь, что было бы в разы быстрее и надежнее. Он и принес новость от магистрата Торуга о том, что граф да Вэнни вывесил флаги браватты. А так как его замок защищал путь с суши к крупному морскому городу, третьему после Сольфик Хуна, — остановил тем самым всю сухопутную торговлю. Одновременно с этим, мятежный граф отрядил под стены города своих егерей с соколами, которые били почтовых голубей, которых отправлял перепуганный до икоты магистрат.

Браватта! Как ни обязывала должность кансильера коронного сыска предполагать наибольшую из возможных гадостей, до такого он бы не додумался ни за что! В наше просвещенное время? В 783 году от Пришествия пророков? Вы серьезно, синьор? Да этой плесенью покрытой дворянской традиции лет больше чем иным городам! И последние пятьсот лет ей никто не пользовался!

— Если вдруг кто-то из здесь присутствующих забыл или вообще не знал, что такое браватта, я напомню! — говорил барона да Урсу по-прежнему негромко, но каким-то образом его голос перекрыл гвалт дворянского собрания. — Это древняя традиция, идущая еще от первых рэйских императоров. Это право