Шрифт:
Закладка:
Интересны редко попадающиеся сведения о производимой в конце XVIII века текстильной продукции: белая полосатая парча с серебряной нитью, глазет (вид парчи с узором) с «серебряными мушечками», парча золотая с цветочками — розовыми, зелеными и голубыми, флеры полосатые — розовые, зеленые и белые. Информация о бизнесе Юферовой дает картину стабильно действующего предприятия, находившегося под постоянным контролем владелицы и гибко менявшего ассортимент продукции в соответствии с пожеланиями заказчиков и модой.
Другое петербургское предприятие, о котором дошли до нашего времени сведения, — кожевенная фабрика купеческой вдовы Авдотьи Найковой — была заведена ее мужем Григорием в 1783 году, а после смерти Григория во главе предприятия с 1813 года встала Авдотья.
Предприятие размещалось на Выборгской стороне в двух огромных деревянных фабричных помещениях: одно размером 43 на 13 метров, другое — 22 на 15 метров. В находившихся рядом трех деревянных корпусах жили рабочие. Фабрика Найковой выпускала подошвенные кожи для сапог и белые грубые кожи для обувного верха (сорта назывались «глянцевые русские» и «белые юфтовые русские»). В наиболее удачные годы здесь вырабатывали до 10 тысяч шкур, что приносило доход до 25 тысяч рублей. Продукция фабрики Найковой продавалась в Петербурге и за границей (в документе это формулировалось так: «для отпуску за море»). В ведомости, поданной в Мануфактур-коллегию, упомянуты и основные потребители: «морской флот», «эскадра, состоящая в Англии», «лейб-гренадерский полк», «биржа», «в кожевенный ряд» Гостиного двора. Число рабочих в разные годы колебалось от 10 до 100 человек во главе с мастером, все русские, вольнонаемные, при количестве чанов для дубления кож от 60 до 100. Как видно из приведенной информации, крупное предприятие Найковой полноценно и успешно работало на рынок.
В Петербургской губернии активно развивалось дворянское предпринимательство. По сведениям 1795–1802 годов, поданным в Мануфактур-коллегию, в Санкт-Петербурге и губернии женщинам-владелицам принадлежало одиннадцать предприятий, из них девять — дворянкам. По специализации это были стекольно-хрустальные и винокуренные предприятия (последних насчитывалось семь).
Баронессе Регине-Луизе фон Фридерикс (1735–1821), супруге придворного банкира императрицы Екатерины II, принадлежали два стекольно-хрустальных завода в ее имении — мызе Ириновка в Шлиссельбургском уезде Петербургской губернии. Они были основаны в 1774 и 1794 годах и производили оконные стекла, по 400 ящиков ежегодно (один ящик содержал 20 комплектов стекол, каждое размером 97 на 15 сантиметров) на сумму 24 800 рублей. В ведомости отмечалась «доброта [стекла] самая лучшая». Рабочие здесь были вольнонаемные, не крепостные.
Важнейшей отраслью, где действовала монополия дворян, было винокурение. Государство осуществляло особый надзор над изготовлением алкогольной продукции. Обо всех винокуренных предприятиях подавались сведения в Кабинет императрицы Екатерины II (Кабинетом называлась Собственная канцелярия и Собственное казначейство Императорского Величества). Ведомость за 1795 год показывает, что в Петербургской губернии из девятнадцати винокуренных предприятий дворянкам принадлежали семь. Все они находились в сельских имениях владелиц, на них в качестве рабочей силы использовали крепостных крестьян. Сырье для производства — пшеница и дрова — не закупалось, а использовалось из своего урожая и лесных угодий. Произведенный спирт гарантированно закупался казной, и производителю немного оставалось «на домашний обиход».
Крупнейший по объемам производства винокуренный завод находился в Шлиссельбургском уезде и принадлежал Агафоклее Полторацкой (1737–1822), супруге действительного статского советника. В 1795 году предприятие произвело 26 300 «ведер» (или 323 490 литров), из которых 26 тысяч было продано по контракту «в казну», в том числе 19 тысяч ведер — «в Придворную контору», в ведении которой был Императорский Двор. Получение многолетнего выгодного контракта свидетельствовало о больших связях Полторацкой при дворе и ее личной предприимчивости.
Многое о Полторацкой известно главным образом по мемуарам, и особенно из‐за того, что в русской литературе осталось имя ее любимой внучки Анны Петровны Керн. А многое абсолютно неизвестно — например, были у нее упоминаемые мемуаристами несметные богатства или нет? И откуда взялись деньги? После изучения документов в архивах оказалось, что она делала по контрактам огромные поставки спирта и водки ко двору.
Агафоклея Александровна Полторацкая, урожденная Шишкова, родила 22 ребенка. И при этом славилась не только как мать семейства, но и как властная правительница своих имений. Одна из красавиц пушкинской поры Анна Петровна Керн, которой А. С. Пушкин посвятил строки «Я помню чудное мгновенье…», в написанных в старости мемуарах оставила яркий портрет своей бабушки:
Была так умна и распорядительна, что, владея 4000 душ, многими заводами, фабриками и откупами, вела все хозяйственные дела сама без управляющего через старост. Этих старост она назначала из одной деревни в другую, отдаленную, где у них не было родни.
По воспоминаниям внучки, стиль управления делами был весьма строгим, даже самодурным. Помещица Полторацкая, почти постоянно проживавшая в своем имении Грузины в Тверской губернии, во дворце, по легенде, построенном по проекту Растрелли, «всякую зиму лежала в постели и из подушек ее управляла всеми огромными делами, всё же лето она была в поле и присматривала за работами». Ложе себе она устроила в большом зале, отделанном розовым мрамором, и там принимала управляющих. По словам внучки, «в этой комнате было две картины: Спаситель во весь рост и Екатерина II». Полторацкая была столь преданной поклонницей императрицы, что «купила после ее смерти все рубахи и других уже не носила».
Биографы Полторацкой писали, что к концу жизни у нее были 13 тысяч душ крепостных, а хозяйство ее неуклонно крепло. Муж Полторацкой служил директором Придворной певческой капеллы в Петербурге и не касался хозяйственных вопросов, поскольку даже не имел прав на имущество супруги. К тому же, по свидетельству внучки, «энергическая личность бабушки стушевывала его личность». Но при этом у любимой маленькой внучки Анны она могла спросить, что ей подарить, куклу или деревню? (Ребенок по возрасту выбрал куклу.)
Полторацкая не терпела прекословий. Внучка вспоминала: «Она была очень строга и даже жестока», «когда бывала она недовольна кем-нибудь из детей, то проклинала виновного и называла его Пугачевым». Когда она узнала, что ее сын промотал переписанное ею на него имение в 150 душ, то по прибытии к ней сына на разговор вскочила, когда он вошел в комнату. Ей в это время делали прическу. Присутствовавшие, видевшие ее в гневе, запомнили, что якобы «седые ее волосы стали дыбом, она страшно закричала, изрекла несколько проклятий и выгнала». Уже на следующее утро, будучи отходчивой, она разговаривала с ним как ни в чем не бывало, хотя сын продолжал пребывать в сильном потрясении. Он боялся, что страшный крик означал лишь одно — ему придется окончить жизнь в нищете.
О деловых качествах и стратегическом уме Агафоклеи Полторацкой свидетельствует написанное ею в восемьдесят два года завещание (фрагменты его я обнаружила в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. — Г. У.), в котором она распределила нажитое имущество между многочисленными детьми и внуками, подробно перечисляя села и деревни в трех губерниях (Петербургской, Тверской и Полтавской), имена крепостных крестьян, названия построек, лесов, пустошей и все капиталы. Любопытно, что Полторацкая, помня наизусть десятки имен крепостных, перебрасывала их семьями из имения в имение, из губернии в губернию, чтобы уравнять имущество и количество «крепостных душ» между детьми по только ей самой понятной «справедливости» и по степени благосклонности к родным отпрыскам.
