называемой что наделали? Типы всякие шатаются и под окнами и возле гаража, где машина стоит экспериментальная с такими деталями, о которых я даже говорить не имею права. Хоть бы гуляли те, кто сажал, — я их в лицо знаю. А получается, что вся улица стала ходить, и изо всех концов города ходят, и скоро из других городов начнут валить. На крышах будут ездить. Для того я в отдельной квартире поселился, чтоб перед моими окнами мелькали типы и с мыслей меня сбивали? Мысль — дело коварное, только я начал новую гипотезу всесторонне обдумывать — бац, чье-то лицо в окне увидел. Ничего в нем нет такого, а вот не понравилось мне — и пропала гипотеза. Кто виноват в том, что государство осталось без нее? Я проиграл — не выдал того, на что способен. Государству хуже. Кто выиграл? Враги. Вот к чему приводят безответственные лесонасаждения.

— Но ведь Хромосомов работает, — пролепетала Лидия Петровна.

— Вы меня ни с кем не сравнивайте, я уж говорил. Это все для него эксперимент, на котором он докторскую получит…

— Он и так доктор…

— Тем более тогда…

И он, утомившись долгим — после работы — разговором, продолжил свой путь к дому. Она же не могла понять почему «тем более тогда» и ей казалось, что зря обидела хорошего человека. Она мучилась до тех пор, пока не вошла в рощу, а тогда ей стало вдруг легко, и не было нужды разбираться в словах со столь глубоким смыслом. Она увидела инженера Махоркина в окне третьего этажа, мрачно, со скрещенными на груди руками, глядящего вниз, и послала ему воздушный поцелуй. Ничего легкомысленного в том не было, просто она уважала его и сочувствовала его прошлой, как можно было понять, нелегкой жизни. Но влияние «внушающих радость» не распространялось до стен дома, он нахмурился еще больше и задернул занавеску.

Очень скоро в рощицу начали водить на прогулку детей из ближайшего детского сада. Если размягчаются огрубелые души взрослых, то детскую душу до огрубения и допускать нельзя. «Ах, насколько больше станет на свете хороших людей!» — мечтала заведующая садом в своем кабинете. Искусственное средство помогает взрослому избавиться от зла, а детям поможет стать ко злу невосприимчивыми. Так оно и вышло. Маленькие люди менялись молниеносно, благо ничего не успело затвердеть в их душах. Обращения вроде «Андрюшка-хрюшка, где моя игрушка?» и даже более энергичные сменились на «Андрюшечка, дай мне, пожалуйста, совок: я тоже хочу копать землю».

Если на закрытой территории детского сада ребята дрались, то здесь они становились образцом благонравия, сохраняя, впрочем, всю свою живость. Вновь приобретаемые свойства не исчезали с их уходом из рощи. Так закладывались основы будущей душевной гармонии. «Этих детей уже ничто не испортит», — говорила с гордостью заведующая. И проекты один грандиознее другого рождались в ее голове. Постройка нового помещения для детского сада в районе рощи «внушающих радость», чтоб, когда дети спят, невидимыми, сладостными ощущениями пронизывались их крохотные сердца; вывод в рощицу всего сада, начиная от самых маленьких, приглашение детских садов всего района, а то и города… Были и еще планы. Но реализация их натолкнулась на трудности.

Инженер Махоркин частенько встречался у подъезда с Хромосомовым. Им было о чем поговорить — этим двум людям, единственным во всем доме занимающимся научной работой.

— Вы, конечно, размышляете, — говорил утвердительно инженер Махоркин. — Я тоже, на ходу. Нам, научным работникам, некогда терять дорогие секунды. Гипотезы не знают нормированного рабочего дня.

— Какой областью науки занимаетесь? — интересовался уважительно Хромосомов.

— Проблемами малой энергетики, — бодро рапортовал Махоркин. — Но вот, представьте себе, это бесконечное мелькание перед окнами — самый лютый враг гипотез. Людей бескрылых это, возможно, не трогало бы, но я не могу. А вы…

— Я что ж, я ничего… — как бы оправдываясь, произносил Хромосомов.

Инженер Махоркин не боялся никаких разговоров на равных с Хромосомовым.

— Для науки все одинаковы, — говорил он, — и лаборант не хуже академика. Истина настолько громадна и всеобъемлюща, что перед лицом ее ничего не стоят различные наши чины и звания. Волею обстоятельств я вынужден был сделать своей экспериментальной базой районный автомобильный клуб. Но, сами понимаете, частные и мелкие страстишки автолюбителей ничего общего не имеют с теми задачами всемирного масштаба, которые я хотел решить. Увы, нужны деньги, а презренные автолюбители…

— Но ведь вы тоже, кажется, владеете машиной? — робко прерывал Хромосомов.

— Экспериментальная, — рубил инженер Махоркин. — Больше разглашать не имею права. Денег меня лишили, работу пришлось прервать. Но сейчас я обдумываю новую гипотезу и некоторую экспериментальную проверку уже осуществляю. Как только я закончу ее, директору клуба некуда будет деваться; ему придется выхлопотать для меня ставку старшего научного сотрудника и представить на ученый совет Института ионных двигателей, расположенного недалеко от автомотоклуба, мою кандидатуру для утверждения в звании доктора наук. Скорей всего «гонорис кауза». Если же потребуют диссертацию — что ж, у меня есть что защищать…

— …Во всяком случае, — говорил инженер Махоркин крупному ученому профессору Хромосомову, — для участия в банкете вы приглашаетесь первым. Можете также прийти на заседание ученого совета. Охарактеризовать меня как творца.

— Благодарю вас, — отвечал культурно Хромосомов и торопился поскорее уйти.

— Мысль летит наподобие птицы, — поднимая глаза, декламировал инженер Махоркин, — наткнулась на потенциального тунеядца, что шатается там, — упала, разбилась.

— Почему же тунеядец, — удивлялся Хромосомов, — скорей всего труженик. — Каждый, кто работает от сих до сих, — объяснял инженер Махоркин, — потенциальный тунеядец. Ему дай волю — он трудиться не будет, лучше в кино пойдет. А мы с вами, — тут его голос вздрагивал, — трудимся оттого, что хотим познать истину. Но страшная помеха — роща эта… Глядеть не могу на людей, которые ни о чем не думают. Мысль моя устремляется в заоблачный полет — и вдруг фигура обывателя. Вся душевная устремленность, конечно, вдребезги… Давайте рощу под корень, а?… Чтоб не шлялись…

— Но ведь она людям нужна… — содрогался Хромосомов.

А инженер Махоркин долго не отпускал его, рассуждая о научных открытиях.

Особенно остро воспринял инженер Махоркин появление в роще детей. «Внушающие радость» избавляли их от злости, которая, зарождаясь в мелких стычках, развиваясь постепенно во взрослом человеке, становится матерью всех пороков, но озорство детей осталось неизменным. Они бегали, прыгали, гонялись друг за другом. И конечно, сарай, где стоял экспериментальный автомобиль, подвергался их бешеному натиску.

Они лезли на крышу, они отдирали железо, они расшатывали доски, чтоб заглянуть в щель, они дергали замок. Все это полностью разрушало достигаемое инженером Махоркиным с колоссальным трудом душевное равновесие, при котором рождаются научные открытия.