четыре красноармейца. Прошли еще с полверсты приблизительно, где из леса на дорогу вышли известные Карлуковым красноармейцы Ермаков и Ваганов, причем Ваганов не приказал дальше проходить, пригрозив в случае ослушания застрелить их. Карлуковы воротились домой.

В пятницу утром Карлуковы опять пошли на покос приблизительно в том же месте, где накануне встретились два автомобиля, и в этот день встретился легковой автомобиль «с шарами». На нем сидели четыре или пять красноармейцев. Затем Карлуковы прошли Четырех Братьев, и в полверсте от того места в лесу, на поворотке-тропе с покоса Костоусова, в лесочке стоял фаэтон с кучером на гнедой лошади. Около экипажа стояли два господина, солидные, с черными усами, в черных шляпах, в черных накидках. В руках одного господина был белый сверток длиною в пол-аршина, как будто из скатерти. Эти два господина, увидев Карлуковых, сели в экипаж и уехали по направлению к В.-Исетску»{1307}. (Выделено нами. — П. М.)

Любопытно, что, в отличие от Лобановой, Карлуковы не отмечают «черной, как смоль, бороды». Но они говорят про усы, и можно предположить, что эти слова подразумевали и бороду, либо Карлуковы, а может, и Сретенский, просто не придали ей значения.

Как мы помним, 18 июля был траурным днем в иудейском календаре (Тиша-бэ-Ав). В данном случае два «неизвестных господина» в черных накидках и с белыми свитками в руках могли быть духовными лицами какого-то культа, осуществлявшими некий ритуал на месте манипуляций и уничтожения трупов Царской Семьи. Здесь невольно вспоминается то обстоятельство, что тела убитых в доме Ипатьева были завернуты в белые простыни, обстоятельство, которое было отмечено многими обвиняемыми и которое затем задним числом подменялось в «воспоминаниях» соучастников преступления на «одеяла» и «сукно».

К слову сказать, горный техник Фесенко примерно в эти же дни видел на Старой Коптяковской дороге богатую на вид карету, которая была «черной, глухой, со стеклянными дверцами». Людей, сидевших в карете, Фесенко не заметил{1308}. Вполне возможно, что фаэтон, который видели Карлуковы, и карета, которую видел Фесенко, были одним и тем же транспортным средством.

Имя некоего таинственного «товарища», который должен был приехать в Ипатьевский дом с окончательный приказом приступить к убийству и которому следовало передать трупы убитых для их уничтожения, фигурирует и в «Записке Юровского». При этом показательно, что паролем у этого неизвестного было слово «трубочист». Слово это, в общем контексте происшедшего 17 июля, звучит особо зловеще. Из «Записки Юровского» можно сделать вывод, что если таинственный человек должен привезти окончательный приказ об убийстве Царской Семьи и ее приближенных, и именно он должен был забрать и уничтожить их трупы, то вполне вероятно, что именно этот человек и руководил убийством. Вполне возможно также, что он приехал не один.

Наконец, И. Ф. Плотников объединяет этого таинственного человека, предположительно духовного лица, с мифическим Лисицыным. Последнему Плотников приписывает и написание каббалистической и немецкой надписи в комнате убийства. «Не он ли, Лисицын, — пишет И. Ф. Плотников, — сделал в комнате убийства, в ее углу, близ двери, карандашом надпись из баллады «Валтасар», написанной Г. Гейне на широко известный библейский сюжет?»{1309}

Если суммировать все имеющиеся показания и воспоминания соучастников преступления, то можно с большей долей вероятности предположить, что вышеназванные лица, за исключением Юровского, являлись именно соучастниками, а не прямыми исполнителями преступления.

Впрочем, и вокруг имени Юровского тоже достаточно тайн. Мы уже упоминали о якобы существующем письме Юровского Сталину. Бунич пишет: «Так, из письма Юровского, адресованного из кремлевской больницы лично товарищу Сталину, явствует, что ни Юровский, ни Медведев не только не убивали царя, но даже не присутствовали при казни. По словам Юровского, приговор привел в исполнение какой-то специальный уполномоченный, прибывший для этой цели из Москвы по личному приказу Ленина и Свердлова. Его сопровождала команда, среди которых по-русски никто не говорил и не понимал. Они и привели приговор в исполнение. Затем погрузили трупы на грузовик и куда-то увезли»{1310}.

«Фантастика» Бунича, скорее всего, вызвана одним: обелить главного палача. Хотя информация о письме Юровского Сталину неожиданно находит глухие отголоски у Г. Рябова, который еще в 80-х годах сообщал об этом. Правда, текста письма Рябов не приводил.

Но кроме этого письма вокруг имени Юровского имеется какая-то тайна. Мы помним всю ту путаницу в датах жизни Юровского, всю ту неразбериху с его женой, детьми, выездами за границу и так далее. Не менее загадочной представляется жизнь Юровского после злодеяния. Мы уже писали, что, приехав в Москву и привезя драгоценности убитой Царской Семьи, Юровский всюду подписывается «Яков Орлов». Непонятна причина, по которой Юровский вдруг взял себе этот псевдоним. Ведь еще недавно он открыто называл себя настоящей фамилией «Юровский». Но еще более любопытным является то обстоятельство, что последующие материалы расследования по делу Ф. Каплан Юровский подписывал наряду со своей подлинной фамилией неизменным «Я. Орлов»! В этой связи журнал «Новое Время» удачно приводит отрывок стихотворения М. Светлова, написанного им в 1927 году:

Пей, товарищ Орлов,

Председатель Чека.

Пусть нахмурилось небо,

Тревогу тая, —

Эти звезды разбиты

Ударом штыка,

Эта ночь беспощадна,

Как подпись твоя