дальнейшего разговора.

— А я всего лишь попросил, чтобы ты приехала вместе со своей внучкой, — закончил за неё инор Альтхауз.

— Что? — Я посмотрела на бабушку, которая упорно отводила от меня глаза. — Бабушка, это правда?

— Разумеется… Разумеется… — ей очень хотелось ответить «нет», но присутствие двух свидетелей сильно ограничивало, поэтому она решила перевести разговор и повернулась к инору Альтхаузу. — Вечно ты всё портишь, — проворчала она. — Вот и сейчас пытаешься рассорить меня с внучкой. А у меня, кроме неё, нет ни одной близкой души.

Инор Альтхауз растроганно заморгал, но меня такими грязными приёмами было не провести.

— Значит, это правда, бабушка, что мне не нужно было делать из себя пугало, а достаточно было приехать как приличная инорита, в твоей компании? — спросила я, сдирая с головы опостылевший чепец.

— Каролина, вы ещё эту гадкую краску с лица смойте, — шепнул майор. — Без неё вы выглядите куда лучше, а необходимости притворяться у вас больше нет.

Бабушка приложила руку к сердцу, имитируя сердечный приступ, но почти целителя таким не проведёшь: короткое сканирование — и я полностью убеждена, что это всего лишь притворство.

— Бабушка, я жду твоего ответа.

— Богиня моя, Каролина, в кого ты такая нудная, — проворчала бабушка и принялась обмахиваться метёлкой вместо веера, даже не замечая этого. — Возможно, я неправильно поняла слова инора Альтхауза.

— Как можно было неправильно понять мои слова, Луиза? — удивился тот.

— У тебя отвратительный почерк. Не разобрать, что именно ты потребовал.

— Я не потребовал, я попросил, — мягко поправил инор Альхауз. И смотрел при этом он на бабушку так, как я бы хотела, чтобы на меня смотрели не только в её возрасте.

— Каролина, а не вернуться ли нам в картинную галерею? — прошептал майор, беря меня за локоть. — Мне кажется, эти двое куда быстрее разберутся без свидетелей.

Вытащил из гостиной он меня почти силком, да ещё и всучил носовой платок, чтобы я убрала краску с лица. Но у меня заклинание было не только для наложения грима, но и для его снятия, так что через пару секунд я убирала в карман компактный шарик, который получился из остатков грима. Беата, которая вылетела на нас, ойкнула и уставилась на меня с искренним удивлением.

— Инора Альдер? Что с вами случилось? Всегда так: уходишь на пять минут — пропускаешь самое интересное.

— Инорита Линден уехала? — вместо ответа спросила я самым суровым своим тоном.

— Уехала-уехала, хотя до последнего оборачивалась, надеялась, что её некто, — она стрельнула глазами в майора, — выйдет провожать. Но теперь ей точно не на что надеяться. Если уж вы в старом виде нравились лорду фон Штернбергу, то конкурировать с вами помолодевшей она вообще не сможет. А вы навсегда помолодели или это так, временная мера, для привлечения лорда?

— Навсегда, — ответил майор.

Беата заулыбалась, словно это была её личная победа.

Задержались мы с ней всего ничего, но тем не менее бабушка с инором Альтхаузом пришли к какому-то соглашению довольно быстро, потому что догнали нас у дверей в картинную галерею, и бабушка торжественно сказала:

— Мы остаёмся, Каролина.

— Но ты мне так и не ответила, почему я не могла приехать сюда нормально.

— Как почему? — возмутилась бабушка. — Разумеется, предчувствие, что так нельзя поступать. Кто из нас предсказательница: ты или я? Вот то-то. Я не лезу в тонкости твоего дела, а ты не должна меня упрекать, когда я использую свой Дар. — Он отвернулась от меня и взяла под руку хозяина дома. — Манфред, неужели ты здесь ничего не изменил? Это так трогательно…

Глава 16

Бабушка во время просмотра портретов совершила невозможное: после того как она пару раз приложила платочек к глазам со словами «Это так трогательно тут ничего не изменилось. Я словно никуда не уезжала», инор Альтхауз предложил ей уступить собственную спальню.

— Богиня, Манфред, зачем мне твоя спальня? — на удивление кокетливо стреляя глазками, спросила она.

— Разумеется, чтобы ты чувствовала себя совсем как дома, а это может быть только в собственной спальне.

— Но это не моя спальня, Манфред. Я уступила её дочери после смерти её мужа. Бедняжка так переживала, ей всё напоминало этого мерзкого Вальдфогеля.

— Смотрю, ваша бабушка зятя не жаловала, — прошептал майор.

— Он того стоил, поверьте, — так же тихо отозвалась я. — Если мы не остались на улице, то это не его заслуга.

Бабушка тем временем выжидающе улыбалась, но до инора Альтхауза никак не доходили посылаемые ею волны внушения. Всё-таки предвидение слишком далеко от ментальной магии. Бабушка это тоже поняла и сказала:

— Поэтому Манфред, в твоей спальне я не буду чувствовать себя как дома. Она же не моя.

Я поразилась бабушкиной находчивости, а инор Альтхауз повернулся к племяннику и спросил:

— Вальдемар, ты не будешь возражать против переезда?

— Разумеется, нет, дядя.

Инор Альтхауз расплылся в улыбке и повернулся к своей даме:

— Луиза, теперь ты точно будешь чувствовать себя как дома.

— О, Манфред, ты такой чуткий, — всё же прослезилась она.

Кавалера это вдохновило настолько, что он тут же кликнул горничных и поручил перенести вещи племянника. Тот запротестовал:

— Дядя, я вполне могу справиться самостоятельно.

— Комнату всё равно придётся приводить в порядок. И нужно кого-то отправить за вещами наших дам в дом Линденов.

Кажется, инор Альтхауз больше всего боялся, что после всех затраченных усилий дама сбежит, а он уже не в том возрасте, чтобы столько же лет ждать, пока леди фон Кёстнер опять появится рядом.

— Так это, я могу съездить, — невесть откуда вылезла Беата. — Только вы разрешите мне экипажем воспользоваться, а то я за сегодня жуть как устала.

«От распространения сплетен», — продолжила я за неё. Сама она выглядела умирающей от непосильной нагрузки, и инор Альтхауз даже засомневался, не будет ли эта нагрузка чрезмерной для бедной инориты, но потом всё же сказал:

— Хорошо, Беата, скажи кучеру, что я разрешил тебе воспользоваться экипажем.

Майор ушёл переселяться, а я оставила бабушку с инором Альтхаузом вдвоём. Положение моё теперь было несколько неопределённым. Считаюсь ли я нынче экономкой или гостьей дома? Одно я знала точно — обязательства по исцелению майора никто не отменял, но до процедуры было ещё далеко, поэтому я прошла в библиотеку, теперь с полным правом погрузившись в изучение наследства моих предков, которое оказалось весьма занимательным. Пару методик я точно хотела бы попробовать.

В библиотеке и нашла меня бабушка через пару часов.

— Лина, нам нужно переодеться к ужину, — безапелляционно заявила она. — Теперь книги от тебя никуда не денутся.

— Вещи привезли?

— Разумеется. И твои, и мои. Эмилия пока не в курсе нашего переезда, её не было, но, как мне кажется, она будет очень недовольна нашим решением.

— А уж как будет недовольна Катрин.

— Из-за неё Эмилия, главным образом, и переживает. Видишь ли, Катрин считает племянника Манфреда своей добычей.

Она весьма хитро на меня посмотрела, намекая на то, что за некоторую добычу стоит побороться. Но я ни за что не собиралась бороться с Катрин. Если она кому-то нравится, значит, этот кто-то её заслуживает.

— Пусть считает, — согласилась я. — Мы же всё равно через две недели уезжаем.

— Да? — удивилась бабушка.

На её лице явственно проступило разочарование. И это она ещё не видела моего пациента готовящимся к процедуре.

— Договор с лордом фон Штернбергом закончится, — напомнила я.

— Но нам никто не мешает погостить подольше. — Неожиданно бабушка мечтательно вздохнула. — Знаешь, Лина, я словно вернулась в свою молодость.

Она на самом деле выглядела прекрасно. Глаза сияли, а на губах порхала мечтательная улыбка.

— Мне кажется, инор Альтхауз хотел бы, чтобы ты осталась здесь навсегда на правах хозяйки дома, — заметила я.

Бабушка задумчиво хмыкнула, но не стала ни соглашаться с моими словами, ни отрицать очевидного.

— Пойдём, Лина, поможешь мне выбрать платье, — сказала она и заговорщицки подмигнула.

И только тут я вспомнила, что теперь у меня появился свободный доступ к ещё одному тайнику. Причём, чтобы нас не засекли, достаточно будет всего лишь закрыть дверь в спальню на ключ. Это мы сразу и сделали, как вошли.

Меня удивило, насколько преобразилась спальня после того, как из неё выселили майора. Раньше она была, вне всякого сомнения, мужской, а сейчас неожиданно стала женской. И дело было даже не в платьях, разложенных на кровати, и не в букете роз в вазе на элегантном бюро, а в чём-то, неуловимо изменившем сам дух комнаты.

Бабушка подёргала за ручку дверь, убедилась, что та не откроется в самый неожиданный момент, и сказала: