наступает; патологоанатому приходится осматривать тело через несколько часов повторно, чтобы правильно оценить статус окоченения. Как следствие, детективы привыкли работать с периодами в шесть, двенадцать и даже восемнадцать часов. В случаях, когда уже начинается разложение, шансы оценить время смерти снижаются еще больше, хотя часто сократить период до двух-трех дней помогает мрачная задача – измерение отдельных личинок с тела. Суть в том, что часто медэксперты могут разве что грубо предполагать; коронеры, заявляющие Коджаку[20], что его жертва перестала дышать в период с 22:30 по 22:45, – вечный повод для шуток копов, развалившихся перед телевизором в скучную ночную смену.

Когда Пеллегрини с Лэндсманом просят у патологоанатомов ориентировочное время, те отвечают, что у жертвы заканчивается первая стадия окоченения, а следовательно, она мертва по меньшей мере двенадцать часов. Учитывая отсутствие разложения и наличие еды в желудке, детективы делают первую догадку: скорее всего, Латонию Уоллес продержали где-то целый день, убили ночью в среду и бросили на Ньюингтон-авеню в ранние часы четверга.

В остальном же результаты вскрытия однозначны. Латонию Уоллес задушили веревкой, потом жестоко распотрошили острым инструментом – вероятно, столовым ножом с серрейтором. Ей нанесли как минимум шесть глубоких ран в грудь и живот, что детективы относят к избыточному насилию. Хотя жертву обнаружили одетой, недавний разрыв влагалища говорит о растлении, но вагинальный, анальный и оральный мазки не показывают наличие спермы. Наконец, патологоанатомы отмечают, что в одной мочке есть маленькая сережка в виде звездочки, а в другой – нет. Позже семья подтвердит, что во вторник в школу она надела обе.

Подробно осмотрев ранения, Пеллегрини и Лэндсман лишний раз убеждаются, что задворки Ньюингтон-авеню – не место убийства. Слишком мало крови, хотя раны глубокие и кровотечение было бы значительным. Встает первостепенный вопрос: где убита девочка, если не в переулке? Где основное место преступления?

Когда детективы, работающие по делу, садятся в тот день в офисе сверить заметки, Джей Лэндсман описывает все более очевидный собравшимся сценарий:

– Ее обнаружили на пути между библиотекой и домом, – говорит сержант, – а значит, похититель – из этого района, и она наверняка его знала, если он смог забрать ее с улицы средь бела дня. Он завел ее в какое-то помещение. Если хватаешь кого-нибудь на улице и сажаешь в машину, то не повезешь же после убийства обратно в район.

Еще Лэндсман предполагает – и с ним соглашаются все, – что девочку наверняка убили в одном-двух кварталах от места, где ее бросили. Он рассуждает, что человеку с окровавленным телом ребенка, прикрытым разве что красным дождевиком, даже ночью не захочется уходить далеко.

– Если только он не привез ее в переулок на машине, – добавляет Пеллегрини.

– Но тогда опять встает вопрос, почему убийца, если она и так у него в машине, сбрасывает ее в переулке, где его можно увидеть из любого окна, – возражает Лэндсман. – Чего тогда не отвезти ее в какой-нибудь лес?

– Может, мы имеем дело с психом, – говорит Пеллегрини.

– Нет, – говорит Лэндсман. – Твое место преступления – прямо посреди района. Небось, это кто-нибудь из того же квартала – вынес ее из задней двери… или из заброшенного дома, гаража, чего-то такого.

Лэндсман дробит собрание, если его можно так назвать, на группы, чтобы проработать отдельные частички единого целого.

Пеллегрини, как старший детектив, начинает читать ключевые показания родственников, взятые полудюжиной детективов, чтобы усвоить детали головоломки, уже известные другим. Анкеты семьи жертвы, кое-кого из одноклассников, пятидесятитрехлетнего жильца дома 718, который и обнаружил тело, когда выносил с утра мусор, – Пеллегрини пробегает каждую страницу в поисках необычных фраз, нестыковок, чего угодно странного. При одних опросах он присутствовал лично; другие прошли до того, как он вернулся со вскрытия. Теперь он наверстывает, чтобы не потерять представление о деле, расширяющемся в геометрической прогрессии.

В это же время Эджертон и Черути сидят в дополнительном офисе, в окружении коричневых бумажных пакетов для улик, где лежат вещи с утреннего вскрытия: туфли, окровавленная одежда, частицы из-под ногтей для возможного анализа ДНК или типа крови напавшего, образцы крови и волос самой жертвы для возможных будущих сравнений, а также волосы – людей как негроидной, так и европеоидной расы, – которые находились на жертве и могут иметь (а могут и не иметь) какое-то отношение к преступлению.

То, что чужие волосы есть, аккуратно фиксируется, но как минимум в Балтиморе детективы убойного отдела привыкли считать подобные трасологические улики наименее ценными. Для начала, лаборатория только в редких случаях – обычно с европеоидными волосами определенных цветов – может безусловно сопоставить найденный образец с образцами подозреваемого. В случае негроидных и темных европеоидных волос криминология может разве что сказать, что у образцов есть схожие классовые характеристики. Сейчас для правоохранительных органов становится доступнее ДНК-анализ, однозначно связывающий трасологические улики с конкретным подозреваемым на основании генетических характеристик, но лучший результат дают образцы крови и ткани. А чтобы сверить ДНК найденного волоса и волоса подозреваемого, требуется как минимум один целый волос с корнем. К тому же Лэндсман и многие другие детективы сильно сомневаются в чистоте содержания трасологических улик в бюро медэкспертизы, где в стесненных условиях ежедневно проводится множество вскрытий. Волосы могли с тем же успехом попасть на тело Латонии Уоллес с мешка для тела или с полотенца, которым жертву протирают перед внутренним осмотром. Это могут быть волосы помощников медэксперта, следователей, засвидетельствовавших смерть медиков и даже прошлого трупа на носилках или каталке.

Эджертон начинает заполнять пустые строчки в первой из множества криминологических форм: один красный дождевик, в крови. Один красный жилет, в крови. Пара синих сапог. Запрос на анализ крови и трасологических улик. Особый анализ скрытых отпечатков.

Другие детективы сводят и каталогизируют показания свидетелей или сидят за печатными машинками в административном офисе, набивая рапорт за рапортом о деятельности в течение дня. Третья группа сгрудилась в том же офисе у компьютерного терминала, чтобы поднять судимости почти всех жильцов, чьи имена собраны после предварительного обхода северной стороны квартала 700 по Ньюингтон – шестнадцати домов, на чьих задворках и нашли тело.

Результат компьютерной проверки – сам по себе срез городской жизни, и Пеллегрини, просмотрев показания свидетелей, теперь знакомится с каждой распечаткой. Скоро однообразие приедается. На более чем половине из сорока имен компьютер выдает пару страниц приводов. Разбой, нападение со злым умыслом, изнасилование, кража, применение смертельного оружия – в плане криминального поведения в Резервуар-Хилле не так уж много девственников. Особый интерес для Пеллегрини представляют полдесятка мужчин, за кем числится хотя бы одно половое преступление.

Еще по