Я признаю, что она – во многих отношениях хороший человек, что она является хорошим и весьма уважаемым редактором и что она умеет продавать книги в библиотеки. Я с готовностью признаю, что я мог бы чувствовать себя гораздо хуже с другим подростковым редактором. Что меня раздражает, так это то, что сегодня накручено вокруг детской литературы. Мои книги не способствуют росту преступности среди несовершеннолетних. И я считаю, что совершенно неважно, делают ли это комиксы ужасов и криминальные телесериалы (возможно). Безусловно, преступность среди несовершеннолетних в некоторых публичных школах Нью-Йорка выглядит постыдно и угрожающе, но решать эту проблему, выискивая мелкие недостатки в подростковых коммерческих изданиях, мне кажется глупым и столь же неуместным, как попытки лечить рак тоником для волос.

И тем не менее эта ловля блох продолжается с нешуточным рвением. М-р Балман написал мне, что он не возражает против самой по себе идеи «развода» несчастных детей, но ему не нравится, что один из персонажей чересчур «легкомысленный». В этом вся суть их претензий: эти бдительные опекуны юной морали не хотят видеть живые характеры, они хотят ангелов во плоти, которые никогда не шалят и которые неизменно почтительны ко всем избитым лозунгам и табу наших современных, Освящённых Небесами племенных обычаев.

Конечно, я мог бы писать и такие книги, но дети не будут их читать.

Я чувствую, что я попал в тиски между по-настоящему трудной задачей сделать то, что будет интереснее комиксов или телешоу, и совершенно невозможной задачей сделать это так, чтобы понравиться кучке брюзжащих старичков, чьи прихоти и предрассудки я не могу предвидеть. Я понимаю, что нет никакого способа избавиться от этих ничтожных арбитров морали и хорошего вкуса, но мне хотелось бы при этом ощущать поддержку моего редактора, утвердившего финальную версию книги. Я не чувствую этого в мисс Далглиш.

Во-первых, она, как мне кажется, зациклена на том, чтобы успокаивать этих придурков, причём по причинам прагматическим, а не моральным, то есть она не раз говорила мне, что делает это не для себя, что [это было сделано] из-за библиотекарей и учителей. Я всегда следовал её советам, хотя и весьма неохотно, потому что мне часто казалось, что требования цензуры были глупыми и примитивными, наподобие того, чтобы не называть ногу «членом», чтобы не шокировать любимую тётечку Мимми. Я знал, что эти исправления вообще ничего не значили в вопросе защиты нравственности детей – но я соглашался с нею в таких делах, потому что это было представлено как прагматическая экономически обусловленная необходимость.

Но когда её страсть к умиротворению дошла до того, что она, вместо того чтобы поддержать меня, начала дезавуировать меня и мои работы, я в самом деле страшно разозлился! Этот Балман написал ей, а не мне. Я думаю, что она должна была вежливо предложить ему пойти к чёрту – то есть сказать, что мы старались как могли, и если ему не понравился результат, то нам очень жаль, но мы не можем всегда и всем нравиться. Ещё, я думаю, она могла бы сказать ему, что дом «Scribner’s», опубликовавший эту книгу, верит в неё и поддерживает. Я не ожидал от неё олимпийского равнодушия, когда началась борьба, и я ожидал, что она будет на моей стороне. Она – мой редактор, и эта атака последовала извне, направленная на наше совместное производство.

Вместо этого она, похоже, последовала политике «клиент всегда прав» – она тут же согласилась с критикой Балмана и утверждала (что абсолютно не соответствует фактам), что материал, против которого он возражал, остался в книге вопреки её протестам и по моему настоянию. После чего она «защитила» меня, мягко призвав к свободе выражения мнений.

Я пока ещё не знаю, буду ли я делать новые детские книги или нет. Если я решу сделать ещё одну, я не уверен, что захочу предложить её «Scribner». Я гордился тем, что был автором «Scribner», но вся эта гордость ушла, когда я обнаружил, что они не гордятся мной.

У меня были предложения от других редакторов по поводу моих подростковых вещей, одно пришло всего две недели назад из солидного издательства. В прошлом я отвечал на эти попытки вежливым отказом. Быть может, теперь я смогу найти редактора, который занимает сильную позицию против подобной ерунды… быть может, таких редакторов в природе не существует. Мисс Далглиш говорила мне, что на самом деле она более либеральна, чем большинство других подростковых редакторов, и вполне возможно, что она говорит правду. Такая покорность убогому мышлению вполне может быть обычной практикой в этой сфере.

Я гордился этими подростковыми романами. Мне казалось стоящим достижением написать здоровые истории, которые могли бы конкурировать со злыми страстями комиксов. Но я действительно очень устал от необходимости вытирать ноги и поправлять галстук, прежде чем быть допущенным в дом теми, кто стоит между мной и моими юными читателями. Я склоняюсь к тому, чтобы позволить м-ру Балману и иже с ним писать их собственные приключенческие истории для мальчиков, раз уж они так хорошо разбираются, как это надо делать – а мисс Далглиш пусть их редактирует.

Я пренебрегал текстами для взрослых, чтобы не пропускать ежегодные сроки выпусков моих детских книг… что, возможно, было ошибкой. Но отклик на этот цикл был настолько горячим, что я уделил ему первостепенное значение. Но прямо сейчас я в нерешительности, продолжать его или отказаться и сконцентрироваться на «взрослых» романах, где я смогу говорить то, что думаю, и рассматривать любой предмет, какой захочу, не подвергаясь при этом преследованиям со стороны каверзных компаньонок.

15 октября 1954: Лертон Блассингэйм – Роберту Э. Хайнлайну

Вы находитесь не в таких жёстких тисках, как Вам представляется. Сначала мы должны выяснить, критикует ли Вас «Library Journal», и насчёт продаж. Если продажи не отменены, значит, тиски закрутили не так сильно, чтобы травмировать.

ТУННЕЛЬ В НЕБЕ

25 октября 1954: Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму

Я начинаю роман [ «Туннель в небе»], как только закончу это письмо. Иными словами, я прогоню кота и начну слоняться по дому туда-сюда. Я должен начать первую главу где-то между полуночью и двумя неделями спустя с этого момента.

Слушайте, я действительно писал [Лернеру T.] Балману только однажды и не более того – я не ответил на его ответное письмо и не собирался. Мне было трудно писать Балману и не хотелось попусту тратить на это время. Причина в том, что она написала ему письмо, в котором приняла все его возражения, сообщив при этом, что писала мне, и что я объясню свою позицию. Именно потому я послал всё к чертям – не мог же я написать ему и опровергнуть ту чушь, которую он нагородил, и при этом не назвав её лукавым человеком… или хуже того.

Что касается меня, то я сделал ему ручкой и не собирался ему больше писать, и не стал отвечать на её последнее письмо по этому поводу. И теперь у меня мозги от этого кипят, мне до зарезу нужно написать новую книгу для мальчиков и вместе с тем совершенно невозможно общаться с этим типом. Я люблю эту серию, горжусь ею, и мне за неё хорошо заплатили, но мне уже набили оскомину мои отношения со «Scribner». Я понимаю, что мисс Далглиш должна продавать книги библиотекарям и для этого всеми способами должна поддерживать с ними хорошие отношения, но пресмыкаться перед библиотекарями и потакать их желаниям не кажется мне хорошим бизнесом.