Шрифт:
Закладка:
Лиза вышла из дому, на минуту задержалась на крыльце. Черемуха, выросшая за четыре года в развесистое деревцо с густой кроной, приветственно зашелестела. Девушка надела сегодня гладкое легкое платье с короткими рукавами. Это батистовое платье было когда-то нежного фисташкового цвета, но вскоре полиняло и, к удовольствию Лизы, стало совсем белым. Белизна волнистой оборочки у ворота оттеняла нежную, с ровным загаром девичью шею.
Лиза стояла, будто прислушиваясь к шороху листьев черемухи.
Все вокруг нее глядело ласково и радостно. И только несколько желтых листьев черемухи говорили: осень все равно придет. Лиза дотянулась до одного, другого желтого листка, оборвала, бросила на землю. Спрыгнув с крыльца, побежала к калитке, оглянулась на черемуху: «До свидания, черемушка… Мне некогда с тобой разговаривать…»
4
Слабые предвечерние тени ложатся на большой белый камень около железнодорожной насыпи. Прячутся в траву отцветающие ромашки, сонно и лениво в чаще леса пропела и смолкла птица.
Аркадий сел на камень. «Неужели не придет Лиза?» Нет, обязательно придет. Просто каждая минута ожидания кажется бесконечной. Он знал по опыту. Чувство Аркадия Топольского к Лизе не было первым. Он сам считал себя сердцеедом и гордился своими «победами». Молоденькая учительница английского языка Аллочка до сих пор «безумно влюблена» в Аркадия. Одно то, что она ему подарила в день рождения часы, говорит о многом. Он, честно, не хотел брать от нее подарок, но попробуй не возьми — обидишь человека! «А все-таки как она мило, черт возьми, преподнесла эти часы!»
Запомнилась Аркадию и красивая студентка, которая ни на кого не хотела смотреть, а ему продолжительное время отвечала взаимностью, пока он сам к ней не охладел.
Этими победами Топольский не хвастался перед товарищами, но в душе был доволен собой. К своим увлечениям он относился снисходительно, оправдывая непродолжительность их тем, что не встретил еще «настоящую девушку», которую мог бы полюбить. Он искал такую девушку… умную, красивую, которая стала бы любящей и преданной женой.
«Правда, есть женщины некрасивые, но с богатым внутренним содержанием… Может быть, такие кому-то и нравятся… Но, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет. Я одним внутренним содержанием увлечься никак не могу! Пусть у такой девицы будет ум Сократа и душа, переполненная лирикой. Нет уж, увольте. Внешнее оформление для меня играет существенную роль!» — так иногда раздумывал Аркадий Топольский.
Встретив Лизу, он сказал себе: «Это то, что я искал. Лиза — порядочный человек и красивая женщина. Она меня… увлекла… зажгла… Лучше мне не найти».
Но обо всех этих «трезвых размышлениях» сейчас забыл Топольский, ожидая Лизу. И, чем больше он ждал, тем сильнее его охватывало нетерпение и боязнь потерять ее. «Ведь Лиза не такая, как все… а вдруг она остынет? Нет, нельзя ее терять! Уйдет она, и опять потянется цепь маленьких и совсем не нужных ему увлечений».
Сумерки сгущались. Серел белый камень. Молчаливый и непонятный, стоял за спиной лес.
— Лиза!..
Она шла торопливо, радостно улыбаясь Аркадию. Белое платье шло к ней: Лиза, взволнованная и порывистая, была удивительно хороша сейчас. И оттого, что она сама впервые осознала красоту свою, ей было особенно весело.
Аркадий бросился к ней, но Лиза отстранила его, отступила на шаг. «Неужели не любит? Неужели я ей неприятен?» — Он помрачнел. Сдерживая дрожь в голосе, спросил:
— Лиза, ты меня любишь?
Лиза не ответила. Она долго смотрела себе под ноги на тропинку, потом вдаль, следя за убегающей дорожкой.
— Любишь?
Девушка молча кивнула: «Да».
Аркадий привлек ее к себе, послушную и доверчивую.
Они углубились в лес, потеряв тропинку. Звезды мигали в просветах ветвей. Росистая трава опутывала ноги.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Осень стояла сухая, теплая. Крупными кровяными каплями алела на серо-зеленых мшистых кочках клюква. Падала на ягоду желтая осенняя листва. Но клюквы было так много, что желтая «скатерть» не могла прикрыть спелые ягоды.
Анна Федотовна с Иринкой набрали полные корзины. Присели отдохнуть возле кустиков порыжевшего багульника. И мать и дочь были довольны хорошо проведенным воскресным днем.
Анна Федотовна работала уже не председателем поселкового Совета, а лишь секретарем. Поселок очень разросся, появилось много новых участков торфопредприятия — работы утроилось. А здоровье Анны Федотовны стало хуже, силы не те, что были. Да, кроме того, Анна Дружинина привыкла на жизнь смотреть прямо, не вилять перед ней. Поняла, что знаний у нее маловато, образования настоящего вовремя не приобрела — ну, и нечего хорохориться. Ясно ведь: не под силу быть председателем такого большого поселкового Совета. Народ в Соколовке грамотный — рабочие квалифицированные, не говоря уже об инженерах и техниках. И Анна Федотовна без лишних переживаний и объяснений заявила на исполкоме горсовета о том, что председателем она будет только до следующих выборов. Председатель горсовета пробовал ее уговаривать, но она негромко и коротко заявила: «Нет», что означало — будет так, как она решила.
— В общежитии после занятий-то, поди, в очереди стоите к электрической плитке и с голоду еле на ногах держитесь. Кухарки! — произнесла Анна Федотовна после молчания.
— Как бы не так — «еле на ногах»! — Иринка собрала в горсточку сосновые иголки и сухие листочки, что лежали в корзине поверх ягод. — Ты уж скажешь, мама! Плиток на кухне в общежитии полным-полно! Ну, в крайнем случае, у каждой плитки не больше трех человек.
— Ох ты мне… По три человека! — Анна Федотовна покачала головой и внимательно посмотрела на Иринку. Ей показалось, что щеки дочери несколько побледнели, но она ничего не сказала, не пожалела ее вслух. «Пусть побольше увезет сметаны, яичек, а то заморит себя», — подумала мать.
Перекатывая на изрезанной глубокими линиями ладони крупную ягоду, мать спросила:
— Ну, а Яков-то как устроился? В том же общежитии, где и ты?
Иринка вдруг заметила, что у нее развязался ботинок, склонилась над ним.
— Нет, он совершенно в другом корпусе и на другой улице. Университет имеет ведь два общежития.
Мать поднялась и сказала повеселевшим голосом:
— Хватит, Ирина, отдыхать. Пойдем. Табун, небось, скоро пригонят.
«Не нравится маме Яков…» — незаметно вздохнула девушка. Они пошли по лесной дороге, над которой шатром нависли ветви хвойных и лиственных деревьев. Золотыми пятачками лежали березовые листья, похрустывали под ногами сухие хворостинки. Держа на одной руке корзину, склонившись набок от ее тяжести, Иринка, быстро семеня ногами, шла впереди
