глазах выступили слезы. Казалось, что это два друга. Лис забрался к нему на колени, лизнул его в шею, и Ной засмеялся. Он смеялся искренне, впервые показывая свои белые зубы, ямочки на щеках. Так он выглядел, когда был счастлив. Его счастье передалось моему сердцу, расширялось, тянулось и переливалось через край. Я ощущала мягкость, легкость, видела себя поднимающейся в небо на руках Ноя. Он был чем-то вроде Питера Пэна. Обладал силами, о которых, возможно, и сам ничего не знал. Счастье захлестнуло меня. Мои колени подкосились, и я должна была опереться на ствол березы. Против моей воли своим смехом он сделал меня безоружной. Я попыталась снова взять себя в руки. Все просто. Все хорошо. Он не был Питером Пэном, который мог улететь отсюда, он — всего лишь — посмеялся и погладил лису: как только в игру вступали животные, я теряла почву под ногами. Наверное, я почувствовала бы нечто подобное, если бы, скажем, сестра Фиделис погладила лису. Мое ощущение счастья было связано только с лисой. И более ни с кем.

Раздался треск. Я наступила на ветку. Этим шумом я нарушила мирную сцену. Ной вздрогнул, мирное выражение слетело с его лица, а лиса убежала. Я повернулась и понеслась, что есть сил, назад, в особняк.

Задыхаясь, я взяла кувшин, который стоял на столе на веранде, налила воды в стакан и постаралась угомонить бабочек, которые хотели поднять бурю в моем животе. Ной поднимался по ступенькам и задержался рядом со мной, услышав мои глотки.

— Я в бассейн, — сказал он холодно. Ничто более не напоминало о его добром и искреннем смехе. У Ноя было два лица. Официально он показывал мне только напряженное, недовольное и озабоченное лицо. Этого с меня было достаточно. В противном случае я, возможно, претендовала бы на то, чтобы стать его добрым другом. Судя по тому, каким он был сейчас, его ненависть ко мне только выросла.

Во время тренировки наше общение было сведено к минимуму. Он по-прежнему удерживал меня от прикосновений. Когда занятие и обед завершились, я поспешила в свою комнату и бросилась на кровать. Мне было неприятно от того, что Ной отравил мое место в раю. Все могло бы быть просто фантастически. Я была горда собственной решимостью, оказалась достаточно сильной для того, чтобы провести отпуск без родителей. Но как приятно было бы иметь друга, вместе с которым можно было бы наслаждаться моей новой свободой. Мое тело дышало силой, а я была более одинокой, чем когда-либо.

Время стало незаметным и потеряло свои границы. Я скользила по нему, как очищенная рыба по кафельному полу, и потеряла всякий ориентир. Только когда Ной был рядом, спираль времени закручивалась, как галактика вокруг собственного центра, который притягивает все силы к себе. Мои мысли вращались вокруг него одного. Даже чемодан уже не казался мне столь важным. Я просто надеялась на то, что Ной наконец меня примет, что он позволит мне приблизиться, быть рядом с ним, однако он заставлял меня безостановочно вращаться и обращался со мной все так же отвратительно.

Он чувствовал, когда я была рядом или в одной комнате с ним, и постоянно грубил мне. Он поставил барьер между мной и собой. Он не говорил мне ни единого слова. Он игнорировал меня. За исключением совместных обедов и занятий в бассейне он старался не попадаться мне на глаза. Он как будто специально прятался от меня. Он бегал вокруг озера так, как если бы его преследовала стая голодных волков. И затем исчезал в лесу. Выезжал ли он с Виктором, я не знала. Но, наверное, это было так.

— Что я тебе сделала? — спросила я его после особенно молчаливого занятия по плаванию.

— Ничего, — холодно заметил он и вышел.

Больше всего мне хотелось бежать за ним и бить его кулаками по спине. До тех пор, пока он наконец не примет меня.

Мое поведение начало медленно меняться. Я требовала ответа, хотела знать, почему он вел себя так. Я начала преследовать его, как сталкер. И поняла, что не устаю наблюдать за ним. Ловко, как ягуар, передвигался он по этому старому дому, будто сливаясь с ним, становясь одним из предметов, вступая в немой диалог со стенами. Я не могла насмотреться на него. Что-то случилось со мной тогда, когда я увидела его вместе с лисой, что-то, что не принесло мне счастья. Хотя он вел себя отталкивающе, мое сердце начинало биться чаще всякий раз, когда я видела его и даже когда я только думала о нем. Я не хотела, но это случилось, и я ничего не могла поделать.

Я ненавидела себя за то, что кинулась за ним вдогонку, как капризный ребенок, который хотел, чтобы мама купила ему леденец. Я ненавидела себя за то, что я была такой впечатлительной, но я увидела его счастливое лицо и с этого момента поняла, что в нем есть нечто такое, что он скрывал от посторонних взоров. Я хотела бы знать, что происходит у него внутри и каким он был на самом деле. Вместе с тем меня раздражало, что я не могла сказать ему со всей прямотой в лицо, что он не может так неуважительно обращаться со мной, что этим он ранит меня и что мне, вообще, нет никакой нужды в том, чтобы учить его плаванию. И больше всего я ненавидела себя за то, что я не могла насладиться завоеванной свободой. Я хотела освободиться от своих родителей, поэтому я была здесь. Но вместо того чтобы радоваться, я преследовала упрямого слепого, который ничего не хотел знать обо мне. Меня съедали угрызения совести, поскольку я не могла подавить мысли о страданиях родителей. Здесь было хорошо, но мне их все же не хватало. Я чувствовала себя одиноко. Одиноко, как гигантская скала, с которой я сближалась все больше и больше. Мне хотелось узнать, что было за ней, но я никогда не смогла бы преодолеть эту глыбу из камней и щебня. Скорее можно сломать зубы и свернуть шею, чем попасть на нее. Единственно приятным в этом гиганте была длинная тень, которую он отбрасывал после полудня.

— Вас что-то беспокоит? — спросил меня Ансельм, выходя из сада с пучком травы в руках и прерывая мои размышления на веранде.

— Нет, — сказала я, громко рассмеялась и покачала головой.

— Я обратил внимание, что в течение некоторого времени вы сидите здесь в глубоких раздумьях. Возможно, вы хотите поговорить?..

Конечно, я хотела